— Химерически чистый и чистый для алхимии, — машинально поправил Балашов и взъерошил свою и так растрёпанную причёску. — Много съел?
— Не, пару ложек. Больших… с половник.
— Больше ничего?
— Что я, не понимаю? Там много всяких бутыльков стояло. Но это ж не еда.
— Ты, главное, Живе молись, чтобы Данакт Мелентьевич не узнал.
— Он ругать не будет, — со всей убеждённостью ответил Егор. Убеждённости, правда, не хватало. — Я ему хорошую иде… — он умолк. И продолжил: — Не будет ругать.
— Ладно, тогда пошли.
И Балашов двинулся к лестнице.
Спустились в цоколь, дошли до каморки механика и оружейника. Там Балашов долго барабанил в дверь, пока не открыл зевающий полугном, одетый в белые кальсоны до колен, рубашку-парашют и шахтёрскую каску.
— Михайлович где?
— Михалыч-то… Так он до жены, Ольговны, пошёл, — прогудел гном. — Ольговна-то вчера в ночи приехала с какой-то рассадой особенной.
Балашов покривился и пощёлкал пальцами.
— Чего ему тут делать-то? — продолжил Гыгыс и поправил каску. — Это когда Ольговна по стране катается за очередной какой растенией, он холостует и мы тут вечеряем, разговоры точим, да в мастерской иногда чего маракуем и ладим. А как Ольговна возвернётся, так он к ней — шорк! и под тёплый бочок.
— Ладно! — прервал полугнома Балашов. — Возьми вот этого оболтуса и до обеда чем-то загрузи. Сможешь?
— Чего б не смочь, — согласился Гыгыс и приосанился, набычив и так тугую мышцу, которая проступала через парашют. — Сегодня у тебя, малец, будет знакомство с оружейкой!
Егор даже приободрился. Слово такое интересное — оружейка.
Может и патронов к нежданном подарку раздобудет?!
Напоследок Балашов спохватился и выдал стальную таблетку с тонким винтом и шайбочкой. Можно как орден прикрепить на одежду, да хоть на джинсы. Как сказал — маяк. Чтоб в следующий раз, если Егор потеряется, быстро найти.
И отправился Егор в оружейку уже непотеряшкой.
…Патронов, правда, не добыл.
Но дело вышло интересное, и последующие дни всю первую половину проводил у гнома. Гыгыс прямо расцвёл, получив в распоряжение ученичка. И хоть обучение получилось спонтанным, а учителем полугном оказался суетливым и ужасным, но кое-что в металлах Егор начал понимать.
Немного. Но раньше и того не знал.
Вторую половину дня наёмники таскали Егора в Москву, знакомили с местной её версией. Но Москва большая, её хватит надолго, и наёмники не унывали. Им, оказывается, от клана какие-то деньги выде… то есть, кругляка отсыпали. Вот и катались по городу, ходили, прогуливались, заглядывали, объясняли.
Была даже мысль экскурсовода нанять простецовского, да не успели.
В один из дней, пока Егор с рыжей и седым топтали столичный асфальт, в усадьбе Моржей побывали некие таинственные гости. Это Егор уже позже выяснил.
А так, неожиданно в середине дня, парня нашёл Буров.
— Вас вызывает Ярослав Зайгарович, — значительно произнёс он. — Разумеется, мы идём немедленно.
Когда добрались до лестничной площадки в башне, перед входом в кабинет регента, Буров внимательно осмотрел Егора. Поправил воротник рубашки-поло, отряхнул невидимые пылинки с джинсов. Для чего референту даже пришлось присесть! И, слегка недовольно, выдал уже привычные инструкции:
— Вы уже второй раз здесь, Егор. И я повторю то, что сказал тогда: вы в полной безопасности. Но надо выполнять правила. Правила дают безопасность. Понимаете?
— Да.
— Хорошо. Вы в безопасности. Вы отвечаете на вопросы. Вы не задаёте вопросов без разрешения. И вы в безопасности.
Егор тяжело выдохнул.
Чувство полной безопасности начинало душить его.
Паниковало. Царапалось. Скребло душу. И даже панически взвизгивало.
И это был не ломик, нет.
Тот, сука, затих. Спрятался.
— Только давайте я сам войду. Не надо заталкивать.
Буров поджал губы, постучал пальцами по серой стали папки. И кивнул:
— Хорошо. Попробуйте.
Егор повернулся к двери.
В тот раз толком её не рассмотрел, был слишком растерян, да и ситуация менялась слишком быстро. Шух, бух! Он в новом мире. А наутро его ведут к начальству самого настоящего магического клана.
Но за прошедшие дни уже немного обвыкся. Воспоминания о прошлой встрече с регентом поблёкли. И совершенно не вспоминались те чёрные, кольчатые, извивающиеся под потолком…
Нет! Никаких скользких тварей!
…Итак, дверь.
Её сбили из толстых тёмных досок, похоже — морёного дуба.
Егор украдкой, чтобы Буров не заметил, корябнул ногтем. На дереве остался тонкий, едва различимый белёсый след. Оно было плотное, прочное, едва ли не как сталь. Тёмное, почти чёрное. Окованное по периметру тёмным же металлом, возможно чернёным серебром. Цвет уж больно характерный. У отца остались от матери несколько серебряных украшений, в том числе широкие браслеты с грубым чернёным рисунком. Цвет — совершенно тот же.
Гвозди тоже как бы из серебра. Ни чешуйки ржавчины, но серых и чёрных разводов хватало. И много гвоздей, будто бы забитых в дикой спешке и погнутых, вколотили в дерево вот так — изогнутыми. Вкривь и вкось, смяв шляпки и согнув гвозди. Желая побольше и побыстрее вбить, плюя на аккуратность.
Кто-то явно стремился побыстрее запереть эту дверь и накинуть тяжёлый замок.
Для замка меж створок врезали проушины, и вот тут точно было железо: грубое, ржавое, толстое, с пару пальцев, наверное. И дырка в проушинах под дужку замка такая же грубая, вручную прокованная.
Буров за спиной кашлянул.
Егор очнулся.
Он же собирался войти внутрь?
И опять впал в оцепенение, рассматривая старое черное дерево. Рисунок древесины складывался в лица людей. Лица, мучительно изогнутые в агонии. Вопящие в полной тишине. С тёмными провалами распахнутых ртов. Со скрюченными пальцами изломанных рук.
Страдающие годами, десятками лет…
Буров положил руку на плечо и слегка подтолкнул.
И Егор ухватился за ручку, вырезанную из толстой ветви того же тёмного дерева и прибитую серебряными гвоздями, потянул на себя створку.
И, сука, Буров соврал. Толкнул в спину.
Дверь распахнулась. Егор влетел внутрь. Дверь тяжело захлопнулась.
Наступила тьма, в которой слышалось лишь тяжёлое дыхание Егора.
Под ногами масляно хлюпнуло.
Ломик пискнул и упал в обморок.
Егор себе такого позволить не мог и, сцепив зубы, похлюпал куда-то вперёд. С каждым шагом ощущая, что вода прибывает. На пятом шаге добралась до щиколоток. На десятом — поднялась до половины голени. На двадцатом — до колен.
И, да, Егор считал.
— Десять шагов вперёд. Ответа не требуется, — глухо донеслось издалека.
Гость двинулся вперёд.
— Левее. Левее. Достаточно. Восемь шагов. Ответа не требуется.
Егор послушно исполнял.
— Ещё пять. Правее. Двадцать шагов.
С каждым шагом идти было всё сложнее. Вода превратилась в жидкую грязь, а ещё что-то невидимое во тьме налипло на ноги и волочилось позади. Вокруг мерзко воняло.
Пройдя с последнего указания девятнадцать шагов, Егор наклонился и коснулся воды. Та уже поднялась до середины бёдер, брести было тяжело. И ломик осторожно ворохнулся. Тут же, вспышкой, Егор осознал всё метров на десять вокруг. Тёмная вода с глинисто-торфяной взвесью, гнилостный запах, растения, цепляющиеся за ноги — всё получило объяснение.
Он в болоте.
И почти сразу навалилась чужая сила, ударила тяжёлой оплеухой, стиснула в удушающей хватке, ужимая доступное для ощущения пространство. За несколько мгновений местный хозяин вышвырнул Егора из своего домена трясинной власти.
Остался лишь торфяной зыбун и налипшие на ноги пряди напитанного водой сфагнума.
— Не отвлекайся, иди. Двенадцать шагов. Ответа не требуется.
Путь закончился.
Гнилая вода добралась до пояса. С чувством омерзения Егор изредка окунал в неё руки, но вспышка понимания открывала вокруг метр-два, не больше. Регент держал гостя в жёсткой хватке, не давая узнать большего об этом месте.