Анрио продолжил:
— Эту женщину, друзья мои, зовут баронесса де Нефвиль. Она была очень красива, за ней увивались многие, она и сейчас все такая же соблазнительная и опасная… Из-за нее сгинул не один из моих друзей, не один из благородных и доблестных умов, которые служили славному делу свободы и подготовили рассвет, что мы видим сейчас… Тюрьмы полны ее жертвами… Она приложила руку к тому, чтобы отправить на эшафот многих, очень многих… Эта гадина сыграла свою роковую роль в том, что почти все смелые и отлично подготовленные заговоры закончились смертными приговорами в Сомюре, Безансоне, Гренеле, и эта сообщница палача…
Лартиг с отвращением вздрогнул, а Ла Виолет не смог сдержаться:
— Тварь!..
Анрио заговорил вновь:
— Она не сможет это отрицать. Она знает, что мне известно все о ее злодеяниях. Стоит ли добавлять, друзья мои, еще один факт, касающийся лично меня?.. Уж вы посмеетесь над моим безумием и достойно оцените мою слепоту… но должен признаться вам… По роковой случайности я встретил это создание на своем пути… Я поддался на ее улыбки, чарующий голос, милую беспечность, ее отношение ко мне, обещания… Она близко сходилась с бывшими офицерами императорской армии… Притворялась, что разделяет их сомнения, поддерживает их надежды, и все это для того, чтобы вытянуть. из них побольше сведений… Я вам сказал, сколько благородных и дерзких проектов выдала, она вместе с головами тех, кто их разработал. Мне сохранили жизнь, но коварство этой женщины беспредельно. Если она и оставила меня в живых, то лишь для того, чтобы обречь на невыносимую бесконечную пытку заключения, на ужасное существование. Ты знаешь об этом, Ла Виолет, Лартиг — нет, и он должен понять, до каких пределов дошла эта гадина в своей гнусности…
Анрио замолчал, видимо, чтобы собраться с мыслями и оживить воспоминания.
— Я буду краток, — продолжил он, — ибо время торопит, скоро рассвет, и долг зовет нас на баррикады… Я уже говорил вам, что влюбился, глупец, в эту женщину… Мы стали близки… Я совершил ужасную ошибку, доверив ей тайну, которая принадлежала не только мне… Был организован заговор с целью освобождения императора Наполеона, узника англичан на Святой Елене… Не открывая имен главных заговорщиков… ты был среди них, Ла Виолет… я достаточно много сказал ей о плане, чтобы об этом узнала полиция и предупредила англичан о предстоящем побеге… Я был арестован… и упрятан в тюрьму на долгие годы… Наконец, мне смягчили заключение. Перевели в Шарантонский приют… Меня держали там как сумасшедшего, меня, Анрио, старого солдата, у которого не было другого безумия, а это можно назвать именно безумием, кроме любви к этой женщине и веры в ее любовь, ее красоту, ее верность… Благодаря известным событиям, я смог вчера сбежать из моего застенка… В первое мгновение я думал лишь о том, чтобы бороться за народное дело и умереть за свободу нации. Для этого пришел на баррикаду и принял командование ею… Но в канун сражения я думал… Душой и умом чувствовал, что эту женщину ждет наказание, а так как она, вероятнее всего, ускользнет от народного суда, то ей не избежать моего… Ее деяния должны быть раскрыты и наказаны… мной! Все мои товарищи, которых она бросила в тюрьму, толкнула на эшафот, ждут отмщения. Я, единственный из выживших, судил ее… и приговорил! Единственно, почему я колеблюсь привести приговор в исполнение, так это потому, что являюсь и судьей и одновременно жертвой этой злобной женщины… Именно для этого я собрал вас здесь и привел сюда это ничтожество, которое смог бы убить как вредоносную тварь в любом темном углу. Восстание помогло мне с Лартигом проникнуть к ней, я захватил ее врасплох и привел к вам… Друзья мои, жду вашего решения…
— Ей поможет только пуля. Так я думаю! — сказал Лартиг.
— А ты, Ла Виолет? — спросил Анрио.
— Как и вы оба, я думаю, что эта особа — отъявленная гадина, — ответил солдат наполеоновской гвардии, — …и, как Лартиг, считаю небольшой потерей для общества пустить ей пулю в голову и подкинуть к тем храбрецам, что погибли вчера и позавчера… с обеих сторон баррикад… Н-да, там лежат более ценные, нежели она! Но я вам уже сказал, генерал, когда вы обмолвились о деле, всегда слишком тяжело убивать кого-нибудь вот так, хладнокровно, не в сражении и вдали от шальных пуль… Стрелять в безоружного мужчину противно, но в женщину…
— Остановись, Ла Виолет! Она не моргнув глазом отправила на смерть…
— Мне хотелось бы кое-что услышать от нее, — возразил Ла Виолет. — Раз мы судьи, а дама — обвиняемая, она имеет право защищаться… Ну-с, мадам, слышите? У вас есть, что ответить, может быть, опровергнуть сказанное только что?..