Сынок… Прощай, мой мальчик… Люблю тебя… Господи, как тяжело… Тяжело сознавать, что мы с тобой никогда больше не увидимся…
Отец. Снова он, после всех этих лет. Прощание – как пощечина. Он знал, что я буду задыхаться от бессилия. Звонить в больницу было уже поздно. Я позвонил маме. Разбудил ее.
– Папа при смерти!
В трубке молчание. Потом смех.
– Что за глупости, сынок?
Нет, все в порядке. Она только вечером разговаривала с папиным врачом, а потом и с ним самим. Да, ему было плохо, он сильно испугался, но все обошлось.
– И даже голос у него был бодрый.
Я посмотрел на трубку.
– Алло! Сынок?
Я извинился. Побеспокоил ее понапрасну. Про папино сообщение говорить не стал. Положил трубку. Меня трясло.
Я еще раз переслушал сообщение.
Тяжело сознавать, что мы с тобой никогда больше не увидимся…
На последней фразе я закрыл глаза. Ужас ребенка, омерзение взрослого. Даже уверенный, что настал последний час, отец не мог умереть без кривлянья. Значит, он снова вышел на подмостки, и ни одно слово не относилось непосредственно ко мне. На нем театральный костюм и траурный грим. Он произносит патетическую тираду. Он симулировал смерть и говорил рыдая. Упивался своим умирающим голосом. Обязывал меня нести его гроб.
Прощай, мой мальчик… Люблю тебя…
Он мстил мне за годы моего молчания. Упрекал в сыновнем равнодушии. Будил чувство вины. «Люблю тебя?» Да ни разу за все мое детство он не произнес этих слов. Когда мне это было так нужно. А теперь – взял и изгадил их. Изрыгнул, как будто хлопнул дверью.
Позвонить ему я смог только спустя две недели. Когда пришел в себя. И перестал на него злиться за то, что он не умер. Ну и когда он выписался из больницы. И снова уселся в свое красное кресло, служившее ему трибуной, откуда он вещал на весь мир.
Трубку сняла мама:
– Позвать отца?
Я слышал, как он громко ругает телевизор. Мама уменьшила звук. Отец взял трубку.
– Алло, кто это? – умирающий голос.
Я, это я, кто же еще? Отец всю жизнь создавал вокруг себя полный вакуум, и это ему удалось. Я спросил, как его здоровье.
– Так себе.
Он натужно дышал. И даже, как ребенок, притворно закашлял.
– Я прослушал твое сообщение, папа.
Пауза.
– Алло, ты тут?
Да, он тут. Снова закашлялся. Я сел на пол и стал теребить телефонный шнур.
– Ты помнишь, что ты там говорил?
– Да, – только и ответил он.
– О чем это, папа?
Снова пауза. Он поднес трубку к самому рту.
– О «Лили Марлен»?
– Да, о «Лили Марлен» и не только. Что это значит?
Наверно, он оглянулся на маму, которая вернулась в кухню, и понизил голос:
– Когда-нибудь я тебе объясню. Но не сейчас.
– Нет, сейчас.
В трубке опять зашуршало.
– Нет, это долгая история.
Я вздохнул.
– И потом, такие вещи надо рассказывать с глазу на глаз.
Меня как раз посылали в Лион писать репортаж о волнениях в южных пригородах. Квартал Менгет взбунтовался против участившихся рейдов полиции. Я должен был поговорить с кюре, который поддерживал местную молодежь. Если отец захочет, мы могли бы встретиться.
– Только не дома. Не при маме.
Ладно. Не дома. Не при маме. Это, сказал отец, будет мужской разговор, который касается только меня. Я спросил, может ли он уже выходить. Да, сказал он. Встретимся в каком-нибудь укромном кафе неподалеку от дома. В последний момент я засомневался:
– И мы поговорим о том, что ты мне сказал в сообщении?
Пауза.
– Да.
– О твоих товарищах, Украине, Берлине… Об этом?
– Да, я все тебе расскажу.
Опять соврет, подумал я. Еще что-нибудь напридумает. Новый Зюйдкот, как тогда, в детстве. Но в его голосе слышалось что-то, чего я прежде за ним не знал. В его дыхании – какая-то особая усталость. Тревога и облегчение. И я дал ему последний шанс сказать правду.
3
Я увидел его еще с улицы, сквозь стекло. Усталый вид, серое лицо, потухшие глаза. Но едва я вошел, как он ожил, точно марионетка, которую дернули за нитки. Встал со скамейки и обнял меня через стол, поверх кружки пива.
– Ну как, встретился с кюре из Менгета?
– Встретился.
– Лучше бы этот кюре сидел в своей церкви! – проскрежетал он, сопроводив свои слова злобным взглядом, и раздраженно махнул рукой.
Узнаю отца.
– Твоя левацкая газета, уж наверно, поддерживает эти безобразия?