Хейзел указала на храм Беллоны.
— Богиня войны, — сказала она. — Это мать Рейны.
Потом они прошли мимо здоровенного склепа, украшенного человеческими черепами и металлическими пиками.
— Пожалуйста, не надо меня туда вести, — попросил Перси.
— Это храм Марса Ультора.
— Марса… Ареса — бога войны?
— Это греческое имя, — сказала Хейзел. — Но это в принципе одно и то же лицо. Ультор означает «мститель». Он второй по важности римский бог.
Перси без особого энтузиазма выслушал это. По какой-то причине один только вид этого уродливого красного сооружения вызывал у него ожесточение.
Он показал на вершину. Над самым большим храмом клубились тучи, куполообразная крыша покоилась на белых колоннах, окольцевавших круглый павильон.
— А это, вероятно, храм Зевса… то есть Юпитера? Мы туда направляемся?
— Да, — нетерпеливо сказала Хейзел. — Там занимается пророчествами Октавиан. Храм Юпитера Оптима Максима.
Перси задумался, но латинские слова перевелись сами:
— Юпитера… лучшего и величайшего?
— Именно.
— А какой титул у Нептуна? — поинтересовался Перси. — Прохладнейший и ужаснейший?
— Ммм… не совсем. — Хейзел показала на небольшое синее здание размером с садовый сарай. Над дверью был приколочен затянутый паутиной трезубец.
Перси заглянул внутрь. На маленьком алтаре стояла чаша с тремя засохшими, заплесневелыми яблоками.
Сердце у него упало.
— Да, часто посещаемое местечко.
— Мне жаль, Перси. Дело в том… римляне всегда с опаской относились к морю. Они садились на корабли, только если другого выхода не было. Даже в наше время считается, что сын Нептуна в лагере — дурное предзнаменование. В последний раз сын Нептуна поступал в легион в… тысяча девятьсот шестом году, когда лагерь Юпитера располагался за заливом Сан-Франциско. Тогда случилось это катастрофическое землетрясение…
— И ты хочешь сказать, что его причиной был сын Нептуна?
— Так говорят. — Хейзел посмотрела на него с извиняющимся видом. — Но в любом случае римляне боятся Нептуна и не очень любят.
Отлично, подумал Перси. Даже если его впустят в лагерь, любви ему ждать не приходится. В лучшем случае его будут побаиваться. Может быть, если он добьется каких-то успехов, то и ему дадут несколько заплесневелых яблок.
И все же… стоя перед алтарем Нептуна, он испытал какой-то трепет, словно волны пробежали по его жилам.
Перси вытащил из рюкзака последнюю еду, остававшуюся у него от путешествия, — черствую баранку. Немного, но он все же положил баранку на алтарь.
— Привет… па. — Он чувствовал себя идиотом, разговаривающим с чашей заплесневелых фруктов. — Если ты слышишь, помоги мне, ладно? Верни мне мою память. Скажи мне… скажи, что мне делать.
Голос у него задрожал. Перси не любил просить и тем более жаловаться, но он так устал и был испуган, а еще так давно потерялся, что многое бы отдал за то, чтобы у него появился хоть какой-то наставник. Он хотел узнать что-нибудь о своей жизни — узнать наверняка, а не отыскивать пропавшие воспоминания.
Хейзел положила руку ему на плечо.
— Все будет в порядке. Теперь ты здесь. Ты — один из нас.
Перси чувствовал себя неловко, принимая сочувствие от девчонки-восьмиклашки, которую едва знал. Но Перси был рад, что она рядом.
— Октавиан почти закончил, — сказала Хейзел. — Идем.
В сравнении с сараем Нептуна храм Юпитера явно был «Оптим и Максим».
Мраморный пол покрывали мозаика и латинские надписи. Сводчатый потолок в шестидесяти футах над головой отливал золотом. Весь храм был открыт ветру.
В центре располагался мраморный алтарь, на котором парнишка в тоге исполнял какой-то ритуал перед громадной золотой статуей самой «большой шишки» этих мест: Юпитера, бога небес, одетого в шелковую пурпурную тогу размером не меньше, чем XXXL. В руке бог держал молнию.
— Что-то тут не так, — пробормотал Перси.
— Что? — переспросила Хейзел.
— Да вот эта молния, — ответил Перси.
— Ты это о чем?
— Я… — Перси нахмурился. На мгновение ему показалось, что он что-то вспомнил, но это ощущение сразу исчезло. — Да нет, пожалуй, ничего.
Парнишка у алтаря поднял руки. И опять алые молнии сорвались с неба, сотрясая храм. Он опустил руки, и грохот прекратился. Цвет туч сменился с серого на белый, они стали расходиться.
Да, впечатляющий трюк, если учесть, что паренек внешне ничего особенного собой не представлял: высокий, худой, с соломенными волосами, в мешковато сидящих джинсах, большой не по размеру футболке и ниспадающей тоге. Он был похож на пугало в простыне.