Провожаю его блестящий затылок взглядом до самых дверей, откуда, сжав челюсти, за мной наблюдает Макс.
Мне хочется показать ему средний палец, но вместо этого отворачиваюсь, делая вид, будто в упор не вижу лежащих передо мной денег. Как и висящей на его локте брюнетки.
Глава 12
“С Рождеством, веснушка”, - всплывает на экране моего нового телефона зелёный квадратик сообщения.
“Веснушка…” - фыркает мой внутренний голос.
Упрямо сжав губы, переворачиваю телефон экраном вниз, чтобы не бесил.
Это продолжается уже два дня. Я не отвечаю. Даже не думаю отвечать. Я даже номер его не сохранила! Зато сразу как-то выучила, просто браво.
Вот зачем он пишет?
“Привет, это Макс".
Привет и пока.
“Собираюсь в Центр, не хочешь прогуляться со мной?”.
Пфффф, а может ты со мной?
“Понял”.
Ничего ты не понял.
“Я вижу, что ты читаешь”.
Больше не буду.
Это малодушно.
Ведь можно просто написать ему “отвали”, и он отвалит, уверена. Вместо этого я играю в трусливую молчанку.
Неразумная часть меня побеждена моей разумной частью, и она во все колокола трезвонит о том, что всё “это” мне ну вообще ни к чему. Господи, ему девятнадцать! Он ветренный и любвеобильный мажор в затянувшемся пубертатном периоде. Очень харизматичный и такой уютный...
Это ничего не меняет.
Зачем мне вообще с ним общаться? Это не серьёзно. Дружить… чушь собачья…
- … в общем, я уже два раза ездила в магазин, чтобы полюбоваться теми стульями… - мечтательно вздыхает мама, мясницки разделывая восхитительную домашнюю индейку. - Летом... поставим на даче столик и стульчики эти, чаю заварим…
Звучит здорово…
Осталось только эти стулья купить. Плетёные дачные стулья с деревянным каркасом...
Восхитительно...
Нужно брать четыре, не меньше. Мы пока не потянем. На их пенсию разве что помереть от голода можно.
- Светлана, не в стульях счастье, а в людях, - подаёт голос папа, зная, что стульев ей пока не видать. - А что думает моя дочь? Почему она сегодня не разговаривает?
В нетерпении подставляю тарелку, прося жалобно:
- Можно мне ножку?..
- Можно, - довольно улыбается мама, заполняя мою тарелку.
Принимаюсь за еду, с теплотой осматривая добротно подсвеченную фонариками кухню.
Я люблю своих родителей. Очень.
Вздохнув, убежденно замечаю:
- С милыми рай и в шалаше...
Или на полу…
Это здесь при чём?
- Блестяще, - довольно хмыкает отец, с улыбкой принимая крыло.
- Это мы что ли твои “милые”?, - хихикает мама.
- Угу, - зарабатываю я дополнительные очки, жуя индейку.
Разговаривать с набитым ртом в нашей семье не принято.
Тяжко вздыхаю, потому что мой телефон опять вибрирует.
Смотрю на него, внутренне матерясь. Родители пустились в воспоминания, а я обречённо переворачиваю телефон и снимаю блокировку, изобразив на дисплее секретный зигзаг.
Закусив губу, как вор проваливаюсь в сообщение… потому что там внутри фото, и я хочу посмотреть...
Мамина индейка в буквальном смысле выпадает из моего рта, а маленький её кусочек попадает "не в то горло", от чего я начинаю кашлять, задыхаясь.
Папа спохватывается, осторожно постукивая по моей спине, а мама несётся к холодильнику, чтобы налить мне воды.
Совсем он охренел что ли?!
Глотаю жадно, благодарная за такую мгновенную реакцию.
Две пары глаз с тревогой за мной наблюдают, поэтому, медленно встав из-за стола, лепечу:
- Я в туалет.
Сорвавшись с места, забегаю в ванную и закрываю дверь на шпингалет, с остервенением впиваясь глазами в экран.
Во всю диагональ моего китайского андроида на меня смотрит голый татуированный торс с низко висящим на бёдрах белым полотенцем!
Очень низко висящим.
Жадно рассматриваю картинку, прекрасно представляя, что там под этим полотенцем, и узнавая каждую деталь подкаченного татуированного тела…
Там ничего необычного, всё, как у всех! Только явно выше среднего. Очень даже выше. Я думаю, тридцать первого там всё время было сантиметров под восемнадцать ... ааааааа...
У меня рот наполняется слюной и в животе тянет...
“Свеженькая”, - пишет Макс, очевидно имея в виду заклеенную прозрачной лентой абракадабру под своим пупком, потому что раньше её там не было.
“Это номер твоего телефона на арабском?”, - чертыхаясь и дыша огнём, зло печатаю я.