— Худой родился, костлявый. Задушат злые духи, имя надо плохое.
Чем хуже имя, тем больше боятся злые духи ребенка.
Один за другим начали выкрикивать:
— Чочко — свинья.
— Коровий помет.
Много ругательств перебрали гости, старик над костром поет песню лесам, горам, богам, давшим счастье роду.
Ребенок плачет. Значит не подходит имя. Неожиданно завизжала собака: ей кто-то наступил на заднюю лапу.
Задохнувшись в плаче и дыме, замолк детский голос.
— Иткоден! (Собачий зад!) — выкрикнули из толпы.
— Ит-ко-о-ден! — растягивая кричал старик.
Гости, выскакивая из аила, стреляли из ружей, отгоняя злых духов…
Богатые подарки — лучших жеребцов — увезли те, кто назвал имена сыновей.
Кончились зимние месяцы, и каждый день мать стояла у подвешенной берестяной корзинки и любовалась сыновьями. В конце весеннего месяца, когда день прибывает на восемь арканов, от молока, пахнущего зеленью сорных трав, заболел Кайрал. Лечила Тохтыш Кайрала, прикладывая к животу кусок горячей, пропитанной конским потом, кошмы, давала пить кровь застреленного беркута. Но все хуже и хуже было Кайралу. Послала Тохтыш весть шаману на вершину Башкаус. Через двое суток приехал старый, великий Чодон, отец шаманов и друг богов Хана-Алтая. Выкурил трубку. Взглянул хищно на Кайрала, подошел к огню и, наклоняясь над пламенем, забормотал. Долго качался старый зловещий шаман, а Тохтыш, сидя на седле у входа, баюкала Иткодена.
Недоброе слово сказал шаман:
— Злой Эрлик ест Кайрала. Надо больше жертвы для откупа.
От весенних медовых трав уже начали жирно доиться коровы. Три дня на двух кострах в четырех казанах гнали араку. Снова бежала весть по урочищам:
— В аиле Олонга камлание. Приехал Чодон, друг богов Хана-Алтая.
Съехались гости, и вечером в аиле ярко запылал костер; направо садились женщины, налево мужчины, ближе к огню расположились ребятишки. Над огнем сушили бубен, а шаман, безучастно чавкая землистыми щеками, сосал трубку. Сохла кожа на бубне. Звуки крепче и звонче. Кривоногая старуха подбросила в огонь смолевых щеп. Вспыхнуло пламя. Прекратились шутки и смех. Вытянулись торжественно лица. Ребятишки припали к костру.
Глаза окружающих сверлили дремавшего шамана, который должен лететь к Эрлику — главе злых духов, живущему в «нутре», где топится земля. Послышался звон колокольчиков и бубенчиков. Шаман надевал шубу. Надев разукрашенную оленью шубу, шаман подвинул причудливую шапку, сделанную из рысьих лапок и украшенную перьями горного беркута. На спине шубы рядами подвешены колокольчики, на рукавах бубенчики, а вокруг пояса какие-то железки, разноцветные ленточки и кожицы высушенных змей. Шаман сел. Втянул голову в плечи и, закрывая лицо бубном, загудел ветровым шумом.
Голос шамана повышался, бубен звенел. Старуха подбрасывала в костер вереск, можжевельные ягоды и душистые травы. От дыма, от густого человеческого дыхания — трудно дышать. Гортанный голос шамана лопнул. Чодон привскочил, размахивая бубном, закружился в дикой пляске, метаясь по аилу, привскочил над костром и запел песню о том, что он летит над горами:
По стенке аила стояло семь дуплянок.
Бегая около них с бубном, шаман чашкой зачерпывал из дуплянок и, плеская капли в огонь, выпивал араку на бегу.
Шаман перелетает с одной горной вершины на другую, здоровается с ледниками, беседует с водопадами и горными ручьями. В каждом ущелье, у каждого горного озера, реки, речки, водопада свои ээзи — хозяин; Чодон кланяется ему, брызжет аракой и просит дать благополучие на скот, на детей аила Олонга.
Дальше поет шаман, дальше летит в песне.
Шаман отскочил, упал на четвереньки, вытягивая голову вперед, зарычал по-медвежьи: это медведь нападает на него. Припадая на калено, он целится из бубна. Точно из винтовки щелкнул. Бросив бубен, он закатался раненым медведем. Катался долго, попадая шапкой в огонь. Сидящие вблизи оттаскивали его за ноги. Лицо в саже. С Алтын-горы увидел он желтую степь, через которую не пролетает сорока. Из желтой степи летит шаман в красную степь, через которую ворон не пролетал. В красной степи кишмя кишат змеи. Песня прерывается шипением змей. Изо рта шамана вылетает желтая слюнявая пена. Скрючив пальцы в лапы хищника, оскалив зубы к издавая глухое ворчание, шаман падает к костру, лязгает зубами о лежащие камни.