«Не любит, чтоб так звали…» А как иначе сказать, Итко не знает.
— Эй, баба!..
Дама вышла из терпения:
— Ми-ли-ционер, ми-ли-ционер!
Итко недоуменно следил за широко открытым ртом дамы.
На крик шел с площади милиционер.
— Товарищ милиционер, он хулиганит. У меня муж спец — электростанцию строит…
Глянул Итко — светлые пуговицы, на воротнике ленточки: «начальник», а лицо алтайское. Обрадовался, бросился к нему:
— Езень!
— Езень!
— Табыш барба? (Что нового?) — по-алтайски заговорил милиционер.
Рассказал Итко о бумаге с алтайским языком.
У кооператива «Смычка» спущенными к сену стояли пары, тройки и верховые лошади. За милиционером зашел в магазин Итко.
Товара много, товара горы. Глаза горят, глаза слепнут. Милиционер сказал заведующему:
— Это Иткоден, сын Олонга, приехал за газетой, привез пушнину и шерсть.
— Надо сдавать на склад.
Распаковал сумы и потащил шерсть и шкурки на склад. Приняли шкурки, свесили шерсть, и приемщик выписал ордер в кассу.
Вертит Итко талон в руках, не идет в кассу, машет руками, идет к весовщику обратно. Увидал на полу обрывок газеты, положил на стол, разглаживает, точно чубарую ласкает…
— Бичик алтай тилинде чайдергень! («Бумага, на которой написано алтайским языком».)
Весовщик не понял.
— Эй, Устя!..
Из глубины склада, где зашивались кули с шерстью, неслась песня.
— Ус-тя! — во всю глотку крикнул весовщик.
В синем халате прибежала Устя. Весовщик, складывая в стопку шкурки, сказал ей:
— Спроси у товарища алтайца, почему он не берет ордер.
Итко стоял наклонившись над столом, разглаживая затоптанную, запачканную грязью газету.
Устя шагнула к Итко:
— Езень!
Итко поднял голову и широко улыбнулся.
— Езень, езень! Мой твой знает.
Устя повела Итко с ордером в кассу, получила деньги.
Из кооператива пошли они в редакцию; там отобрали по двадцать пять экземпляров трех вышедших номеров «Кызыл Ойрот». Пока в редакции поили Итко чаем, Устя сбегала и притащила пачку книг, листовок и брошюр и, помогая укладывать все это в суму, говорила:
— Заезжай в Ошпанак к Флегонту Бережных, самому отдай.
Пока Итко привязывай к седлу сумы, Устя, пачкая губы чернильным карандашом, выводила письмо Флегонту, звала его в Улалу на курсы секретарей комсомольских ячеек.
ГЛАВА XIII
БЕГА
В бурундучьем месяце, когда в ущельях грохочут потоки, из-под Курайских белков, с Чулышманской долины, от Телецкого озера, от скалистого Карагона и быстрой Бухтармы съезжаются и алтайцы и русские на конские бега в Гардайскую долину. По лесным тропам черни, где темная зелень елей и кедров не пропускает на землю солнечных лучей, третьи сутки едет Итко.
Не сходит в опасных местах Итко с лошади, надеясь на стальные, стаканчиком, копыта чубарой кобылицы; кобылица, изогнувшись, змеей проползает по каменным уступам.
Затемно спустился Итко с Гардайского перевала. Солнце давно уже накололось на белоснежные пики гор, зажглись яркие в прозрачном горном воздухе звезды, — но ночи не было. У пылающих костров по всей долине слышались песни, звон топшура, рассыпчатые трели гармошки и звуки балалайки.
Итко остался ночевать в нагорном лугу. В долине ярко пылали костры. У каждого огня своя деревня. У ошпанакского костра в середине Парфен Елизарович, почесывая пятеркой смолистую, с серебристыми бобровыми волосинками бороду, рассказывает о лошадях:
— Эх, у меня была тройка! Все бегуны. Самолучшая по Чуйскому тракту: тряхну вожжами, свистну, понесут, — молись всем пресвятым, а то башку сломят…
— Неча тебе, Парфен, плакаться: и сейчас твой Гнедко — царственная лошадь, — восхищенно говорят приятели. — А кто на Гнедке в бега поедет?
— Устя.
— Зря девку пущаешь, — укоризненно качают головами старики. — Бежать надо по-хорошему. Алтайцы одного ихнего парня дожидают, кобыла у него, говорят, шибко игриво ходит.
Высокий кряжистый старик, который до этого молчал, осенил себя крестом и произнес:
— Господи, боже, не допусти срама такого, чтобы девка с антихристовой печатью бега выиграла…
Парфен, слушая, опустил лохматые мшистые брони, но «нельзя бранно ответить старшему». Он боком поднялся от костра и пошел к коням.
— Ишь ты, задело нутро! — закачали головами вслед старики.
— Омманула его чертица!
— Баба, поди, все настояла!
— Кто их знает!..
— А только двураз в Улалу ездил, девку просил приехать домой.
— Чай, ведь, работа, што ли, хозяйство — чаша полная.