— Что нужно делать? — холодно спрашиваю я, пока отодвигая все сторонние мысли.
— Если согласен, назад дороги нет. Получаешь задание и идешь выполнять, никакие отказы не принимаются, — решил зачем-то пояснить очевидное имперец, кем бы он ни был. — Согласен или нет?
Киваю:
— Да. Что нужно делать?
— Род Эвверан, — выдохнув, произнес вэллиец, словно разъяснение задания наводило на него скуку. — Сейчас они расследуют продолжающиеся проблемы с урожаями в долине Лайса и окрестных землях. Они должны провалиться, а глава рода — погибнуть. В идеале весь род должен исчезнуть. Моритас считает, что это тебе по плечу. Если так, мы вновь найдем тебя и оплатим твои труды. Никакого обмана, делаешь работу, и мы друг друга далее не знаем. Но если случится так, что нам потребуются твои услуги снова, мы будем знать, что на тебя можно положиться.
Более не говоря ни слова, мужчина развернулся и покинул мою камеру. Я и маг воздуха обменялись взглядами. Я подарил ему презрительный с долей непонимания. Он мне — презрительный с чувством превосходства. Из карманов его одежды в неровном свете темницы появился кошель, который был тут же небрежно брошен на пол.
— Ты был не самый сильный маг даже с источником. Но я думаю, что тебе хватит хитрости и изворотливости провернуть это, — решил прояснить некоторые детали Моритас. — Эввераны сейчас в опале, как и весь их клан. Ни связей, ни ресурсов — они скованы по рукам и ногам. Тебе нужно лишь завершить то, что начато другим, — закончил он.
Не зная с чего начать выражать возмущение, я поморщился. Мой род никогда не был убийцами! Палачами, которые приводят в исполнение приговор — сколько угодно, но не убийцами. А теперь мне предлагают уничтожение рода.
Последний из рода Раган, пришло время узнать, есть ли у тебя честь.
— Какой же ты оказался мразью… — не смог сдержаться я.
Он наклонился вперед:
— Можешь просто подождать, пока за тебя это не сделает кто-то еще. Они в опале, это вопрос времени. На награду тогда не рассчитывай, но свободу ты обретешь.
— Спасибо, — выплюнул я, все еще борясь с внутренними противоречиями.
— И помни, что благодаря мне ты получил эту свободу, а не отправился на плаху, — бросил бывший товарищ и, повернувшись спиной, вышел.
Моритас последовал за своим патроном, оставив меня одного. Одного, с кошелем у ног и с открытой дверью камеры. Пути назад не было. Камера, которая уже стала привычной, теперь не являлась моей. Да, я неожиданно оказался относительно свободен, вот только лучше себя не почувствовал.
Наверное, именно с этого и стоит начать. Почувствовать себя свободным, а уже потом думать, что делать дальше. Для начала помыться, уже не помню, когда в последний раз нормально принимал ванну.
Покинуть подземелье мне никто не мешал. Хмурый стражник, явно из ларриан, носящий соответствующую форму, отличие которой от строго черного с золотым имперского одеяния состояло лишь в том, что черный фон разбавлялся голубыми полосками, удивительно спокойно выдал мои документы. В полученных бумагах уже был отмечен тот факт, что я больше не являюсь подданным Эмиля Третьего из Великого Клана Доралла, а признаюсь гражданином империи, жителем Ларрианского Генерал-Губернаторства. Так как в программу обучения входил язык богатого соседа (и его знать от нас требовали не хуже родного) — проблем с чтением не возникло.
В этих же документах размещалась еще одна отметка, гласившая о том, что все грехи перед империей я искупил. Смешно, учитывая степень вероятности быть в любой момент вновь обвиненным в гораздо больших грехах, стоит лишь не справиться с поставленной задачей.
Ранее посещать маленький провинциальный городок Миларх, в темнице которого меня держали последние пару месяцев, я не имел чести. Привезенный в закрытой тюремной карете, был лишен возможности разглядывать местные красоты. Да и находился под глушителем, о попытках выбраться в дороге с помощью магии, когда эта дрянь путает мысли и сконцентрироваться не удается ни на минуту, даже речи не шло. Поэтому сравнивать изменилось что-либо с приходом вэллийцев или нет я не мог, и старался ориентироваться по старым воспоминаниям и привычкам.
Три года, разделявшие день сегодняшний с прошлой, мирной жизнью, казались вечностью.
В памяти хранился образ таких же домов с закругленными окнами и покатыми крышами, таких же кривых улиц, и горожан, спокойно, будто ничего и не произошло, ходивших по этим улицам. Все это было мне отчасти знакомо. Оно напоминало мне место, в котором я родился и рос.