— Значит, ты уже забыл о наших несчастьях… включая игру в прятки на вершине дерева, где тебе было не по себе… Поздравляю!
— О, Боже! Конечно… Забыты опасности, удары, стыд рабства… Вот что такое подлинная страсть! Я опьянел от скорости.
— Так вот, за эти десять минут мы проехали пятнадцать километров… если только счетчик не перегрелся, как твоя голова. Ты доволен?
— Конечно нет. Девяносто в час — это же черепашья скорость! На такой машине мы должны были бы делать по меньшей мере все сто двадцать!
— Все ясно, ты тронулся, малыш!
— Но посмотри же… препятствий нет, пространство бесконечно, а поверхность земли идеальна!..
— Да, для того, чтобы мы внезапно опрокинулись. Что-то неохота переломать руки-ноги и рассыпать наши ошметки по всей этой чертовой пустыне! Нет, спасибо, лучше сделаем по-другому. Теперь, когда первая опасность позади, я притормаживаю. Уж не сердись.
— Как, уже? Слушай, Тотор, неужели ты боишься? А еще француз!
— Да, очень боюсь дешевой храбрости.
— Тогда дай мне руль, увидишь, как я поведу эту пыхтелку!
— Господин Меринос, думаю, что титула дофина шерсти вам мало…
— Почему?
— Вы явно претендуете на другой.
— Какой же?
— Бесконечно более опасный титул короля шоферюг-лихачей.
— В нашем демократическом государстве мы без ума от королей.
— Ты неисправим!
— Конечно!
— А раз так, придется мне быть осторожным за обоих… сбавляю скорость до пятидесяти.
— Несчастный, ты позоришь замечательную машину — королеву автомобилей, разрази меня гром!
— Еще слово, и мы потащимся на двадцати пяти! — пытался остудить друга Тотор.
— Тогда уж лучше сразу остановиться!
— Неплохая идея! И перекусить сможем! Я-то питаюсь не скоростью и не ветром, поэтому хочу есть, очень хочу и смиренно сознаюсь в этом.
— Да-да! — закричал Меринос. — И у меня живот к спине присох!
— Тогда остановка на пять минут, как раз хватит, чтобы проглотить чего-нибудь.
— All right!
Машину остановили, и трое спутников попытались разобраться в причудливом багаже, которым запасся Бо в суматохе бегства.
Солнце уже сильно припекало, и только теперь юноши заметили, что сбежали с непокрытыми головами. Бо развернул узел, в который свалил разнородную добычу. Сапоги фамильярно соседствовали там с окороком, винчестерами, шляпами, консервными банками, мешком муки…
— Ура, шляпы! — радостно воскликнул Тотор. — Вот это находка! Бо, ты не просто ангел, ты — отец родной!
Парижанин надел серую широкополую шляпу и обратился к Мериносу:
— А эта — твоя! И знаешь, она идет тебе больше короны!
— А мне она напоминает о покойнике цилиндре, который не был лишен оригинальности.
— Как же ты был смешон во фраке и лакированных туфлях, в парадных брюках и накрахмаленной рубашке!
Забавляясь воспоминаниями, юноши покатывались от хохота, а Бо вторил им, веря, что это смешно.
Еще вспомнили, что уже давно порвали свою обувь, пробираясь по камням, шипам и колючим скалам. А Меринос, который не мог забыть о своем беге по горячим, как листовое железо, пескам, в восторге всплеснул руками и воскликнул:
— Сапоги! За них и десять тысяч долларов не жалко! Я-то помню, как без них поджаривался живьем!
— Да, — серьезно ответил Тотор, — не хватало только чуточки белого соуса к твоим лапкам! Господа каннибалы пальчики бы тебе облизали!
— Наденем же сапоги и снова возблагодарим нашего преданного друга!
— И пора поесть! — предложил Тотор, подняв двадцатипятифунтовый окорок и помахав им как дубиной. Поискал нож, но такового не обнаружил.
— Черт побери! Даже откромсать нечем! А как у вас с этим делом, ребята?
Выяснилось, что ни у Бо, ни у Мериноса тоже — ничего.
— Ну и ну, — развел руками Тотор. — И выхода нет, разве только по очереди откусывать… А может быть, нож найдется в ящике для инструментов?
Открыли ящик, посмотрели. Ничего похожего. Из острых инструментов — одно зубило. Что же делать? Как это глупо, с самого начала сели в лужу из-за пустяков!
— Нашел! — вдруг радостно воскликнул парижанин.
— Что?
— Ножовку. Справится с железом — справится и с окороком.
Не откладывая дела, Тотор взял маленькую пилку с острыми зубьями и стал быстро водить ею прямо по розовой плоти окорока, на котором написано: «Армур энд Компани, Чикаго».
В мгновение ока он отпилил три толстые пластины розового мяса и сказал:
— Тут каждому по фунту, расправляйтесь поскорей, костей не попадется.
За две минуты от кусков ничего не осталось.