Возьмем случай отравления стрихнином или калабарскими бобами. Радужная оболочка сожмется и сузит зрачок. Такой пациент тем не менее сохраняет зрение, пока светло. Но если сужение зрачка сохранится и в темноте, в его глаза не будут проникать лучи и ночью он будет слеп.
С другой стороны, если человек наглотается белладонны, белены или дурмана, которые не сужают, а расширяют зрачок, происходит обратное: во время действия яда в глаз проникает слишком много света. Отсюда боли, светобоязнь, прилив крови, невозможность видеть.
Но зато ночью широко распахнутая радужная оболочка может пропустить много лучей. Малейший источник света освещает предметы и позволяет различать их с необычайной четкостью. Такой человек слеп днем, но становится зрячим ночью.
Вот это последнее и произошло с американцем.
Послушные приказам хозяина, туземцы отравили источники пасленовыми растениями. Меринос жадно пил воду и, несмотря на крайнее средство, примененное Тотором, почувствовал симптомы, свойственные этому виду отравления.
Но то, что должно было погубить беглецов, спасло их.
Став обладателем сумеречного зрения, Меринос заметил врага, отразил нападение, храбро сражался, обеспечил отступление, мастерски вел машину в полной темноте и спас своих!
ГЛАВА 4
Песок и вода. — Восторг утоления жажды. — Травянистая равнина. — Проклятое растение. — Опять пустыня. — По куску ветчины. — Пожар. — Сигнал тревоги, призыв к уничтожению. — Равнина соленых кустов. — Аромат жаркого.
С парижанином за рулем автомобиль помчался еще быстрей. Меринос, который не мог вынести дневного света, дремал подле Тотора, надвинув шляпу на закрытые веки. Бо вглядывался в даль, пытаясь обнаружить какую-нибудь рощицу.
Но ничего похожего. Вокруг все еще виднелась бесплодная выжженная равнина, устрашающая соленая пустыня под огненным солнцем. Прямо геенна огненная![164]
Если бы показалась зелень, появилась бы и слабая надежда отыскать воду.
— Чертовски хочется, — бормотал про себя Тотор, — сделаться рыбой. Лучше быть рыбой в воде, чем человеком на сковороде. А я жарюсь в собственном соку.
К счастью, чувствуя, что земля довольно твердая, нет ни камней, ни корней, можно хоть гонку на скорость устроить, Тотор прибавил ходу.
— Это скажется на расходе бензина, — сказал он, покачивая головой, — но пусть! На войне как на войне! Двум смертям не бывать, а одной не миновать! Главное, мы едем, лишь бы покрышки выдержали!
Они неслись так в течение часа, с разгоряченными лицами, истекая потом, едва не обжигая легкие горячим воздухом. Меринос начал жалобно стонать. Несчастный юноша до того обессилел после ночных подвигов, что не мог даже сидеть, и австралийцу пришлось поддерживать его сзади!
У парижанина тоже по временам кружилась голова, сердце замирало, в глазах темнело. Он еле замечал, что почва стала понемногу понижаться, образуя ложбину. Смутные образы-галлюцинации[165] проплывали перед глазами Тотора, потом, в каком-то мираже[166], он увидел реку.
Хриплым голосом юноша пробормотал:
— Похоже на воду! Если это только привиделось, я умру.
Меринос услышал и простонал:
— Ты сказал «вода»? Где? Ради Боги, отведи меня!
Колеса стали глубже погружаться в размякший песок.
Тотор успел выключить мотор и нажать на тормоз.
Это действительно была река, довольно широкая, которая прорезала песчаную равнину и тихо несла свои воды, не омывая ни деревца, ни пучка травы. Поток воды, у которого не увидишь ни четвероногого, ни птицы, ни насекомого.
Нечто бесплодное, унылое, напоминающее безжизненные ледовые пейзажи.
Австралиец выскочил из автомобиля, приник к влаге и обрадованно сказал:
— Не соленая, пить можно!
А ведь действительно, она могла оказаться и соленой, как во многих внутренних реках этой страны, изобилующей парадоксами.
Ощупывая предметы как слепой, Меринос хотел тоже поскорей выбраться из машины. Тотор подхватил его, как ребенка, на руки, положил на песок и сказал:
— Вот, только не спеши… Прежде всего вымой лицо, прополощи глотку, но главное, пей не спеша, а то заработаешь колики в желудке!
Наученный горьким опытом, последствия которого он ощущал и теперь, Меринос пытался сдержаться, пока Тотор, лежа ничком, заглатывал воду с алчностью агонизирующего[167] зверя.
Сделав несколько жадных глотков, парижанин приостановился и только тогда, скривив гримасу, разочарованно сказал:
165
Галлюцинации — болезненное состояние, при котором возникают образы и ощущения, не связанные с внешней действительностью, но субъективно воспринимаемые как подлинные.