- Эх, как крепко спит, - с легкой завистью пробормотал Шагхара. – Да с таким видом, будто лежит дома в теплой постели, а на дворе весна и нет никакого мрака. И никакой войны. Никакой крови…
- Это он только во сне, разве не заметил? – отозвался Ругдур, тоже глядя на спящего. – Бог знает, что ему снится, да только реальность у него, бедняги, настолько ужасной оказалась, что тут любой сон покажется раем. Наступит утро – и он снова будет вынужден окунуться в наш жестокий мир, где только с мечом в руке можно выжить…
- Грустно ты говоришь, Ругдур, - вздохнул юный Шагхара.
- Говорю, что считаю правдой, дружок, - ответил рельм. – Не повезло нам с тобой жить в столь темное время, а ему-то как не повезло… Хотя, кто знает, может быть, дальше будет еще хуже и сейчас нам должно только радоваться?
Шагхара не ответил – только плечами пожал.
- Может быть, - сонно проговорил вновь пробудившийся Норах. – Да только не так это просто…
По лицу Ругдура скользнула горькая усмешка. Он быстро и как-то нервно поднялся на ноги, расправил затекшие от долгого сидения плечи и широкими шагами обошел стоянку. Вернувшись, остановился прямо напротив свонов и как будто хотел что-то сказать, но тут проснулась Великая и громко ахнула, увидев солнце, успевшее уже подняться над лесом.
- Уже так поздно, а мы еще спим! – Сайибик легко вскочила.
- Тише, тише! – негромко рассмеялся Ругдур. – Мы, кажется, пока никуда не торопимся… Только ты со вчерашнего вечера все подгоняешь нас вперед.
Норах насторожился и искоса глянул на немного обиженную словами рельма деву.
- Вперед подгоняешь? – переспросил он, подняв брови и вопросительно, и насмешливо.
- Что-то не так, Великая? – почтительно наклонил голову Шагхара.
Сайибик тепло улыбнулась юноше, перед этим одарив недовольными взглядами старших мужчин. И любезно пояснила:
- Надеюсь, ты-то понимаешь, что сейчас в любом случае опасно медлить. Враг, должно быть, уже следит за нами, и чем быстрее мы будем двигаться, тем лучше. – Она нетерпеливо толкнула в плечо сопящего рядом Улдиса, но тот не отреагировал.
Зато разговоры разбудили человека.
- Доброе утро, наставница… О, а вы уже вернулись? – Юноша сел, проведя рукой по лицу и откинув со лба прядь волос. – Быстро же вы…
- Ты, видно, нас недооценил, друг, - ухмыляясь, важно заметил Норах. – На своих крыльях мы мчимся быстрее лучших коней, забыл?
- Да-да, верю, - смеясь, отмахнулся Сильфарин, но смех его оборвался так же быстро, как и родился. – Быстрее всех, кроме одного единственного…
Дальше он говорить не стал: тоска о потерянном друге омрачила пробудившееся сознание. Вместо этого просто спросил:
- Так что вы обнаружили? Всё плохо?
- Сейчас все расскажем, - пообещал Норах. – Только соню нашего растолкаем – и тут же начнём!
В этот момент Шагхара, мстя за пинок, довольно сильно ткнул спящего сатира кулаком в ребра; тот охнул и тут же проснулся, ловко вскочив на ноги и глядя в глаза свона, где плескалось тёплое веселье.
- Что такое? Нас атакуют? – протараторил Улдис и замотал из стороны в сторону своей рогатой головой.
- О, да, конечно! Целое стадо взбесившихся кровожадных людей, - сообщил Сильфарин, вновь подхватывая озорной смех Шагхары.
Сатир метнул на обоих юношей уничтожающий взгляд и погрозил кулаком.
- Ну, всё, молодежь, - прервал их мрачный Ругдур. – Хватит уже дурачиться. А ты, Улдис, им только потакаешь…
- Я? – Сатир изумленно вытаращил на рельма глаза. – Когда это я…
- Норах, так что вы узнали? – громко перебила всех Сайибик. – Рассказывайте уже…
И своны вкратце поведали друзьям о том, как удивили их маленькие поселения рельмов чуть к северо-востоку от места стоянки, как в нескольких местах довелось услышать это имя – Кальхен-Туф – всегда произносимое со страхом и трепетом, как этим самым утром старый травник рассказал о преображении людей…
- Выходит, они обрели разум, но остались такими же жестокими, - подытожил Ругдур, по своему обыкновению хмурясь.
- И души их все еще отданы тьме, - вздохнула Сайибик.
Она смотрела вдаль и раскачивалась из стороны в сторону, обхватив руками колени. Читала. И остальные притихли, зная: в такие мгновения лучше Великую не отвлекать. Но Знаки быстро замолчали, видимо, так ничего и не прояснив, потому что Сайибик только опять вздохнула и встретила выжидающий взгляд Сильфарина.
- Ну что? – едва слышно спросил он.
Она только растеряно покачала головой, но Сильфарину этого было недостаточно.
- Думаешь, этот Кальхен-Туф… - это он?
- Не знаю…
Молодой человек порывисто встал и перекинул через плечо широкий ремень, на котором болтались кожаные ножны с мечом.
- Ты куда собрался? – всполошился Улдис. – Мы ещё не…
- Я сейчас вернусь, - бросил Сильфарин, не оборачиваясь.
И исчез в чаще.
- Что с ним такое, Ругдур? – недоумевал Шагхара.
Рельм пожал плечами: он и сам ничего не понимал.
- А почему ты у меня-то спрашиваешь?
- Мне кажется, ты его лучше всех знаешь…
- Да уж. Если бы.
- Вы видели, как изменилось его лицо, когда мы заговорили о Кальхен-Туфе? – не унимался Шагхара. – Он… Отец, ты видел? У него даже губы побелели! Неужели только я заметил?
- Нет… - Сайибик спрятала лицо в ладонях. – Не только ты.
Прозрачный воздух наполнился легчайшими хлопьями первого снега. Кружась на ветру, они падали на твёрдую землю, уже готовую к приближающейся зиме, и постепенно укрывали её осеннюю наготу тонким белым покровом. Мерно раскачивались лапы елей, медленно-медленно плыла по серому небосклону пелена тяжёлых облаков, лес притих… И только изредка над головой раздавались пронзительные крики поздних перелётных птиц, нагоняющие тоску и тревогу.
Сильфарин без цели бродил между деревьев, проводя руками по шершавой коре, и старался ни о чем не думать – но не мог.
Не мог он не вспоминать два чёрных омута, пустых и холодных, не мог не видеть снова и снова, как раскрылась перед ним израненная душа – словно ужасающий взор край, разорённый дьявольским пламенем, где истощённая, истоптанная сапогами земля стонет и выдыхает ядовитый пар, где чёрное небо раскрывает огненную пасть, чтобы проглотить всё живое…
Эта душа не могла принадлежать мальчику. Нет, её захватила чья-то незримая тень, расправляющая огромные крылья над сжавшимся в комочек младенцем, готовая в любой момент протянуть страшную руку – руку, похожу на ту, из сна – и раздавить гулко бьющееся детское сердце.
«Нет. Я не поверю в то, что это о тебе говорили рельмы…»
Не хотелось теперь возрождать в памяти образ того холодного волчонка, того мальчика, сына Ганнуса с отравленной душой. Но этот его голос – низкий, почти взрослый, такой обреченный – пробивался сквозь все защитные барьеры в сознании Сильфарина и звучал всё громче, все отчётливее. Особенно это его ледяное и равнодушное: «Твой ход, брат». Или равнодушие было лишь укрытием? Может быть, все-таки что-то тёплое и светлое шевельнулось в сердце Рагхана, когда он произнёс эти слова, отпуская на волю схваченную в цепкие волчьи лапы птичку… как будто говоря: лети, спасайся от тьмы, если сможешь…
А сам он не смог. Он сказал, что его уже не спасти…
«Но ты был не прав, - думал Сильфарин. – Не прав. Или ты лгал мне. Потому что ты ещё не потерян, ничего ещё не потеряно! Ты дал мне уйти, когда мог забрать и бросить к ногам Эйнлиэта. Ты спас меня…»