Барон дю Валлон, как мы знаем, был вдовцом и человеком весьма впечатлительным: молодая фермерша никогда не встречала подобных людей. Не удивительно, что они полюбили друг друга.
Они встречались снова и снова; любовь Корантины была такой чистой, возвышенной и всепоглощающей, что Портос, в общем не имевший недостатков, за исключением излишне болтливого языка, никогда не хвастался своей победой ни Арамису, ни тем более д'Артаньяну, кто после далеко зашедшего обмана миледи стал образцом благоразумия в отношениях с женщинами.
Когда они расставались в последний раз, Портос обещал вернуться. Но он больше никогда не вернулся. Осада острова завершилась тем, что мятежники по приказу их вождя, епископа ваннского, сдались королевским войскам. Корантина не знала, что Портос (ибо она не помнила титулов, которые носил ее возлюбленный и которые, по его словам были ему обещаны) не смог бежать вместе со своим другом Арамисом, а остался навеки лежать на побережье Локмариа.
Только один человек мог бы сообщить молодой женщине о том, как погиб Портос. Это был ее крестный, Плуэ, отважно помогавший беглецам покинуть остров. К несчастью, именно его Корантина уже некоторое время упорно избегала, желая скрыть свой стыд и грех, ибо она вскоре собиралась стать матерью.
Корантина поспешно отправилась на континент — в Кемпер, где жила престарелая родственница. Там она дала жизнь своему сыну. Во время ее отсутствия дома произошел арест Фуке, его перевод в замок Пиньероль и оккупация острова королевскими войсками. До Корантины в ее убежище доходили лишь неясные слухи об этих событиях. Вернувшись на ферму, она утратила былую веселость, щеки ее побледнели, а глаза научились плакать. Тем не менее в своей беде и одиночестве она оставалась счастливой. Ибо с ней было ее дитя — дорогой, маленький Жоэль.
Любовь Корантины к сыну доходила до безумного обожания. В языческие времена, сравнивая своего возлюбленного с другими, даже незаурядными людьми, она сочла бы, что удостоилась любви полубога. В маленьком сыне Портоса женщина обожала героя, которого так внезапно встретила и так таинственно потеряла. Корантина знала, что была любима, и верила, что любима до сих пор красивым дворянином, чьи мужественная осанка, яркий камзол и шляпа с плюмажем поразили и очаровали ее. Девушка знала о нем лишь столько, чтобы оплакивать его потерю. Разумеется она сознавала, что их разделяют происхождение, состояние, положение в обществе… Увидит ли она когда-нибудь его снова? Корантина желала этого со всей страстностью натуры, но теперь не столько ради себя самой, сколько ради невинного младенца, спокойного и розовощекого, дремавшего в своей колыбели.
Привезя ребенка домой в Локмариа, Корантина храбро встретила возмущение соседей. Как только память о войне, как здесь именовали недавние события, стала тускнеть, начали ползти слухи о позорном происшествии с молодой и богатой фермершей. Люди сплетничали вовсю, мстя той, кому завидовали. На незамужнюю мать обрушились грубые оскорбления, презрение, притворное сострадание, еще более жестокое и унизительное! Юноши, которых она отвергла, девушки, которых затмила своей красотой, теперь отшатывались от нее с отвращением, отпуская насмешливые и язвительные замечания. Несчастная женщина терпела все это и никогда не жаловалась. Разве при ней не было существа, утешавшего ее в одиночестве и вознаграждавшего за всеобщее презрение? Целуя нежные губки младенца, Корантина ощущала его свежее дыхание.
Маленький Жоэль подрастал как раз в период изоляции и пренебрежения. Со временем он превратился в юношу, куда более рослого и сильного, чем другие парни его возраста. Приходский священник из Локмариа, добрый отец Керавель, простил согрешившую мать, видя, как щедро она раздает милостыню и с какой любовью оберегает своего сына. Он согласился обучать мальчика читать, писать и считать, а также азам грамматики и латыни — впрочем, теперь высшая знать уже не стремилась подражать поэтам и литераторам, которым покровительствовал Фуке. Зато юный сын Портоса умел скакать на диком неоседланном пони, чем завоевал славу подлинного кентавра, догонять зайца и лазать за птичьими яйцами на самые высокие деревья, а также стрелять из мушкета не хуже старого Плуэ, славившегося тем, что попадал в девятнадцать вальдшнепов из двадцати.