Жоэль не отрывал глаз от отверстия в стене на расстоянии фута над койкой, казавшегося пятном света в сплошном мраке. Внезапно его частично заслонило чье-то тело — это заключенный спускался из камеры, расположенной выше.
В этот момент буря с новой силой обрушилась на стены. Казалось, что она хочет вырвать из земли старую крепость и умчать ее на своих крыльях, словно кровельную дранку с крыши.
Губы Жоэля шептали молитву, которую произносят бретонские моряки во время шторма. Прошло несколько минут, длинных, как столетия, когда сквозь шум урагана прозвучал треск ружейного выстрела. Поднялась суматоха, как будто в тюрьме все проснулись; слышались топот ног и крики: «К оружию!»
Когда надзиратель Югнен вошел утром в камеру Жоэля, тот спросил у него, что произошло ночью.
— Я не мог сомкнуть глаз. Что за переполох был во время бури? Беготня, крики, стрельба!
— Попытка побега, — ответил Югнен.
— Кого из заключенных?
— Вашего соседа сверху, номера 141, который распилил решетку и спустился вниз по веревке. Но когда он достиг земли, его окликнул часовой. Беглец попытался прыгнуть в ров, и стражник следуя инструкции, выстрелил в него.
— А потом?
Тюремщик дунул, словно на свечу.
— Номера 141 более не существует — пуля попала в голову.
Жоэль, начавший завтракать, поставил на стол стакан, который было поднес к губам.
— Упокой Господи его душу на небесах! — воскликнул он.
— Более вероятно, что его душа очутится в другом месте, — ответил тюремщик, пожимая плечами, — ибо убитый был опасным негодяем. Он уже сто раз должен был окончить жизнь на колесе, под бичом, или на виселице.
— Какое же он совершил преступление?
Этим утром надзиратель был в разговорчивом настроении.
— Мне случайно известна история этого заключенного, — начал он, — Дегре, полицейский офицер, который привел его сюда, рассказал мне ее. Имя номера 141 — Лесаж; говорили, что он был священником в семействе Монморанси, но это ложь — он наполовину цыган, вор, нищий, коновал и конокрад, продавец смертельных ядов всех сортов. Лесаж торговал шерстью в Руане, прежде чем стать главным партнером в злодеяниях знаменитых отравительниц, Ла Вуазен, Ла Филастр и Ла Вигуре — трех ведьм, с которыми быстро расправилась Огненная палата. Говорят, что их жертвы насчитывались сотнями, и что их нанимали знатные и могущественные люди.
— Но как могло случиться, что его не постигла судьба сообщниц?
— Опасались, что в открытом суде он возвысит голос слишком громко, и публика услышит много любопытных вещей, в том числе имена его знатных нанимателей, понимаете?
Он многозначительно подмигнул.
— Поэтому министр полиции замял дело, и было решено поместить Лесажа в эту башню.
— Которая оказалась недостаточно крепкой, чтобы удержать его, — заметил бретонец.
— Нет, башня тут не при чем, — ответил Югнен, и его физиономия приобрела хитрое и таинственное выражение. — У него были орудия для бегства, но не думаете же вы, что их ему передали без того, чтобы мы об этом знали. Мне поручили каждый день проверять как продвигается его работа, покуда он прогуливался с вами на крыше, потребовалось немало времени, так как решетки были крепкими, но он все же добился своего, и я тут же уведомил майора дю Женка, что птичка готова улететь! Часовой — лучший стрелок нашего гарнизона — был предупрежден и заработал десять пистолей, вырвав колючку из ноги многих придворных, начиная с маркизы де Монтеспан.
— Черт возьми! — воскликнул Жоэль, понимая теперь, почему он почувствовал неприязнь к убитому заключенному, когда их руки соприкоснулись. Медальон обжигал ему грудь, словно пламя очага; уже раз двадцать он испытывал желание сорвать его и разбить о стену. Но память о данном обещании останавливала его, ибо мать всегда говорила:
«Не давай слово слишком легко, но давши, будь его рабом, даже если дал его отпетому мошеннику».
Весь день Жоэля преследовали воспоминания о том, что сказал ему Пьер Лесаж.
— Приятель, была ли у этого негодяя семья? — спросил он у тюремщика, когда тот принес ему ужин.
— У которого именно? — осведомился Югнен, уже забывший их утренний разговор.
— У номера 141, убитого прошлой ночью.
— Откуда я знаю… Хотя подождите! Полицейский офицер что-то говорил о его дочери — ее матерью была Ла Вуазен. Она живет с одним из членов банды, избежавшим правосудия.
— Какая-нибудь ужасная старая карга, вроде ее матушки?
— Не могу ничего вам сказать — никогда ее не видел. Если ее нет в Париже, я бы не гонялся за ней по всему свету. И все же, — подумав, добавил он, — хотелось бы знать, что с ней сталось.