Александр Дюма
Сын Портоса
Глава I
ОТ ОТЦА К СЫНУ
Летнее солнце заливало светом тихий пейзаж берегов Луары неподалеку от Сомюра в июле 1678 года.
Экипаж, следующий из Нанта в Париж, был запряжен шестью хорошими лошадьми, но и у них не хватало сил справляться с жарой и пыльной ухабистой дорогой, хотя все мужчины устало брели пешком, покуда единственная среди пассажиров дама дремала в экипаже. Эти пятеро мужчин были нантским нотариусом, поставщиком корабельного снаряжения, двумя торговцами сардинами из Круазика и полудворянином-полуфермером из прихода Локмариа в Бель-Иль-ан-Мер, памятном читателю по осаде, о которой повествовали страницы нашего романа «Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя».
На фермера юноша походил свободной, даже несколько важной осанкой, загорелым лицом, длинными волосами, падавшими на плечи, и характерным для деревенских жителей этой части Бретании обликом, сочетавшим в себе простоту и хитрость, застенчивость и упорство. На нем был живописный крестьянский костюм: белые шерстяные широко скроенные штаны, кожаные сапоги, расшитые шелком, цветастый жилет и широкополая фетровая шляпа, окаймленная бархатной лентой и украшенная павлиньим пером. Дворянина в молодом человеке выдавали гордая и надменная посадка головы, властный отрывистый голос, природная величавость движений, учтивость речи и элегантность манер. Вдобавок эмблемой аристократического происхождения служила и рапира столь необычайных размеров, что она не соответствовала бы молодости ее владельца, не обладай он сам исполинским ростом и конечностями, свидетельствовавшими о незаурядной силе и ловкости.
С вершины холма открывался великолепный вид на живописные деревушки, красные крыши и белую крепость Сомюра, но путешественникам было не до красот пейзажа. Нотариус потел с головы до пят, словно вытягивал деньги из должников, поставщик судового снаряжения из Пембефа тяжело дышал, а торговцы сардинами сердито ворчали. При этом, однако, они успевали обмениваться замечаниями относительно рыночных цен, налогов, хорошей и плохой погоды с точки зрения ее влияния на урожай, и опалы, которой подвергся суперинтендант финансов Фуке.[1] Учитывая, что падение этого казначея произошло много лет назад, едва ли можно было рассчитывать на осведомленность сельских жителей в придворных новостях. Молодой человек из Бель-Иля украдкой поглядывал на даму, спящую в карете.
Толчок экипажа разбудил ее, и юноша, опасаясь быть пойманным на месте преступления, отвел взгляд, устремив его на дорогу. Внезапно он остановился и окликнул возницу, шагавшего рядом с лошадьми.
— Что это за компания, друг мой?
Молодой человек указал на отряд из пятерых всадников, появившихся на дороге; их очертания выделялись на фоне ясного неба, подобно фигурам в театре теней. Четверо из них держали на коленях мушкеты, готовые к действию. Пятый, скачущий впереди и, очевидно, бывший командиром, не имел ружья, но солнце сверкало на высовывавшихся из кобуры рукоятках пистолетов и на длинной шпаге, болтающейся на бедре. Появление этого маленького отряда в те времена, когда на дорогах хозяйничали дерзкие разбойники, не предвещало ничего хорошего.
У Венсана Пакдрю, возницы экипажа, были суровое лицо и бесстрастный взгляд: его хитрость глубоко скрывало притворное простодушие. Нормандские мошенники в ловкости и изворотливости могли дать сто очков вперед всем прочим своим собратьям.
— Это отряд королевских мародеров, — спокойно ответил он на заданный ему вопрос.
— Королевских мародеров? — нахмурившись, переспросил юноша. — Странное название, но, несомненно, подходящее, ибо не хотелось бы думать, мэтр Пакдрю, что вы намерены шутить со мной шутки.
Произнося эту фразу, он положил на плечо нормандца руку такой тяжести, что рыцарь кнута едва удержался на ногах.
— Боже упаси, почтенный сударь, — ответил он подобострастным тоном. — Я никогда не лгу! Так называют здесь этот полк.
— Полк, состоящий на королевской службе, именуют подобным недостойным образом?
— Ничего не знаю, сударь, — ответил возница, придав своей физиономии предельно глупое выражение, — но клянусь, положа руку на сердце, что полк этот никогда не бывал на поле битвы.
— Не бывал на поле битвы? Тогда с кем же он сражается? Насколько мне известно, провинция Анжу еще не восстала против королевской власти… Как бы то ни было, — продолжал юноша, глядя на своих спутников, которые подошли ближе и прислушивались к беседе со смутным беспокойством, — нам нечего бояться, так как их ровно столько же, сколько нас, — пятеро, и игра будет равной.
Послышались возражения.
— Но у нас нет оружия! — воскликнул нотариус.
— Кроме того, — добавил торговец сардинами, — сражаться — не наше дело.
— Мы уважаемые торговцы и боимся ударов и ран, как чумы, — поддержал его собрат по профессии.
— Что касается меня, — включился в разговор поставщик судового снаряжения, — то я не поколебался бы послать в битву моих моряков и служащих, чтобы их там перебили всех до единого, но, к сожалению, они сейчас либо на кораблях в плавании, либо в конторах в Пембефе.
— Но скажите, мэтр Пакдрю, — осведомился нотариус, — вам известна эта воинственная компания?
— Известна, хотя я и не могу претендовать на близкое знакомство.
— Вы имеете в виду, что встречали их ранее?
— Да, и весьма часто, — ответил нормандец с улыбкой, не предвещающей ничего хорошего. — Фактически, каждый раз, когда проезжал эти места.
— В таком случае, как они поведут себя по отношению к нам?
— Не беспокойтесь, — прервал его молодой дворянин. — Нам не придется долго ломать над этим голову, так как они скачут сюда галопом.
Действительно, маленький эскадрон, пришпорив лошадей, быстро поскакал вперед. На расстоянии ружейного выстрела от путешественников они остановились по приказу командира, который неторопливо двинулся дальше. Остальные выстроились в ряд, перекрыв дорогу. Физиономия каждого была явно отмечена клеймом грабителя. На загорелых щеках красовались нечесаные усы, из-под небрежно свисавших на лоб локонов на путешественников были устремлены наглые взгляды, многочисленные шрамы покрывали лица. Облик «королевских мародеров» довершали их экипировка, одежда и кони — худые, словно библейские тощие коровы.[2] Шляпы были мятыми и поношенными, широкие нагрудники кирас — ржавыми и потрескавшимися, сапоги отчетливо демонстрировали пальцы всадников. В то же время каждый обладал изрядным количеством оружия.
Капитан однако не выглядел таким оборванцем. В кружевных манжетах было лишь несколько швов, камзол из пурпурного бархата и алая перевязь только слегка поблекли, а испанские ботфорты оставались почти безупречными. Украшенная новой лентой шляпа с плюмажем была заломлена набекрень, эфес рапиры отполирован до блеска, а во внешности ощущалось нарочитое высокомерие, безотказно действующее на робких и новичков. Под крючковатым носом, напоминающим клюв хищной птицы, топорщилась пара лихо закрученных усов, седеющих на кончиках, губы казались искривленными циничной усмешкой. В окаймленных коричневыми кругами глазах, полуприкрытых отекшими веками, словно отражались все семь смертных грехов.
Приблизившись к пассажирам экипажа, он заговорил с преувеличенной вежливостью:
— Господа, прошу вас считать меня вашим самым покорным и преданным слугой.
— Точно так же вы можете рассматривать и нас, сударь, — ответил нотариус, взяв на себя роль представителя своих компаньонов, дрожащих, как осиновый лист.
— Ну, так как никто вроде бы не желает представиться, позвольте мне сделать это самому. — Здесь авантюрист поклонился. — Вы видите перед собой шевалье Кондора де Корбюффа, полковника на службе его величества. Говоря «полковник», я выражаюсь фигурально, ибо честь в наши дни не в почете, а между нами, армия настолько скверно укомплектована офицерами, что я и сам едва ли знаю, капитан я или полковник. Что же касается моего полка… хм, вернее отряда, то он в настоящее время состоит из четырех паладинов, которых вы видите за мной, а именно: Взломщика — моего лейтенанта, Вора — моего корнета, Грабителя — моего ординарца, и Карманника — моего горниста.
1
Фуке Никола (1615–1688) — суперинтендант финансов в молодые годы короля Людовика XIV. Галантный кавалер и покровитель искусств, он составил себе колоссальное состояние, расхищая казну. В итоге король отдал приказ об его аресте, который был осуществлен капитаном мушкетеров д'Артаньяном.
2
В Библии (Бытие, глава 41) рассказывается о сне фараона, в котором ему привиделись вышедшие из реки семь тучных и семь тощих коров. Тощие пожрали тучных, оставшись такими же худыми. Иосиф объяснил фараону, что сон означает семь лет изобилия и последующие семь лет голода, во время которых забудется предшевствующее изобилие.