-Ты, что, дурак? Ну-ка, развяжи меня немедленно! Я же тебя без суда расстреляю! Ты с НКВД не шути!
-Извини, господин староста, не я тебя ударял, не я тебя и связывал. Капитан разберётся, кто из нас дальше воевать будет!
Староста как-то сразу сник, почувствовав, что не этот бывший раненый так с ним поступил, тем более, что в сенях раздались тяжёлые шаги нескольких человек. Капитан вернулся весь в крови. Следом шёл один из бойцов.
-Уходим! - морщась от боли, коротко бросил капитан. - Стреляй гада, чего ждёшь!
Фёдор взглянул на капитана, потом на старосту. Тот зло выругался и закричал:
-Стреляй, подлый предатель! Ты что, не видишь, что капитан липовый?
Это же переодетый эсэсовец!
Фёдор растерялся. Он медлил. Он просто не мог понять, кто действительно из этих двух людей представляет для него наибольшую опасность. Капитан выхватил из его рук пистолет и выпустил единственную пулю в старосту, который как-то странно изогнулся и рухнул на спину вместе со стулом, с неприятным стуком черепа о половицу.
Капитан, не оглядываясь, побежал к выходу, за ним - солдат. Фёдор выскочил последним. Все трое побежали по огороду к лесу. Капитан скоро перешёл на неверный шаг, быстро теряя силы. Рана была, как видно, серьёзной, и солдат подхватил командира за руку, предложив Фёдору сделать то же самое. В кромешной темноте они заблудились. Капитан попросил положить его на землю.
-Чёрт-те что! - прохрипел он. - Разведчики не обнаружили солдат, а они вернулись откуда-то, и все вооружены до зубов. Жаль, потеряли хлопцев. Сколько там мы этих гадов положили? - обратился он к солдату.
-Да человек пять не двигались, - ответил солдат.
-Мало. Всех надо было изничтожить. Предатели! Своих же убили!
После того, как капитан, как ему показалось, отдохнул, они медленно двинулись вперёд, но быстро поняли, что идут неизвестно куда. Капитан быстро терял силы, и движение вперёд становилось возможным, только если бы были носилки. Капитан понял это первым.
-Лейтенант, бери распоряжение на себя. Я уже - труп. Решай.
Такого мужества от капитана Фёдор просто не ожидал. На его совести, как он считал сам, была уже одна жизнь - сержанта Любина, почти однофамильца. Но чтобы решить судьбу старшего по званию, это было уже слишком!
До утра было бесполезно куда-либо двигаться. Вынужденный привал продлился до проблесков зари, несмотря на опасное для жизни состояние капитана и возможность погони врага.
Как только стало немного светать, Фёдор попросил солдата ножом срезать две толстые жердушки и изготовить носилки. Капитан лежал с закрытыми глазами, и мертвенная бледность лица говорила о слишком большой потере крови. Он был совершенно безучастен к дальнейшим действиям подчинённого солдата и Фёдора. Рана в грудь окрасила гимнастёрку, кровь не останавливалась. Мозг капитана перестал разумно реагировать на происходящее вокруг него.
Солдат торопливо резал ветки, накидывал их поперёк двух жердушек. Порвав свою рубаху на полосы, связал сооружение. Сверху набросил плащ-палатку, на неё положили безжизненное тело капитана.
Фёдор не спешил тронуться в путь. Он долго оглядывался, осматривал стволы деревьев в поисках правильного направления, только тогда взялся за носилки. Только через три час, покружив в однообразно окрашенной местности, устав до изнеможения, наткнулись они на знакомую избу.
Дверь была распахнута настежь, все съестные запасы исчезли, в теплушке ни козы, ни овечек, и насест был пуст. Фёдор, покусывая губу, то вбегал в избу, то метался по двору, не решаясь в голос звать Надю.
-Да ладно, лейтенант, чего бегать-то? - попытался остановить его солдат - Разошлись мы с этими, кто живым остался, не ясно, что ли? Непонятно только, как они нашли этот дом?
-Так промахнулся капитан, не убил старосту-то! - почти крикнул Фёдор. -Ранен был, вот и промахнулся. Надо было мне не медлить.
Фёдор сейчас понимал, что заблудились они к своему счастью, но помощь капитану нужна была срочная.
Хотел он знать, что случилось с Надей уже не с тем любопытством постороннего гостя. Её судьба была ему уже не безразлична. Слова солдата вернули его в мир реальности. Сентябрьское утро проплывало над верхушками деревьев, растеклось по крыльцу за открытой дверью и вползло по половицам в комнату, сделав различимыми две неподвижно сидевшие фигуры и лежавшего раненого. Ни одного патрона в винтовке и пистолете, ни куска хлеба, ни возможности помочь капитану.
глава 17
Прасковья развила бурную деятельность. Несмотря на свою малограмотность, имела она серьёзные организаторские способности. В соседней улице жил художник, который работал в Художественном Фонде. Сходила она к нему посоветоваться, показала рисунки Николая.
Иван Буракин был художником оформительского плана, рисовать картины забросил в далёком прошлом, но помочь соседке пожелал. Выяснил, что в Художественном училище на третьем курсе в Казани учился молодой человек, который как раз в это время подрабатывал на Сельскохозяйственной выставке. Была такая особенность СССР иметь для показухи необыкновенные достижения, которых добивался какой-нибудь выборочный колхоз обязательно имени Владимира Ильича, в котором спереди и сзади наталкивали витаминами хрюшку, быка или корову. Опытная станция выращивала необыкновенно могучий сноп пшеницы, кукурузы или гигантские овощи.
В павильонах стены сплошь завешивались художественно оформленными плакатами, которые как раз и стоили очень даже прилично. Здесь-то и подкармливались художники, студенты художественных ВУЗов и училищ.
Вот такой молодой человек и оказался в соседстве с художником Буракиным. Он и дал адрес квартиры в Казани, в которой можно было на период экзаменов снять койку в комнате. Прасковья вручила Николаю адрес в Казани, дала денег на дорогу и еду, а поезд довершил этот подвиг самостоятельного путешествия в исторический город, с которым были связаны годы учёбы Владимира Ульянова.
Училище располагалось на улице Комлева. Двухэтажное старинное здание было небольшим, поэтому принять должны были тридцать человек. Приехало же со всего Советского Союза сто тридцать жаждущих стать Репиными, Суриковыми, и просто скромными учителями рисования, если уж не повезёт стать большим.
Был и сюрприз для менее одарённых. Пятнадцать мест отводилось для национальностей. Если, значит, удмурт или татарин, рисуй на тройки. А русским с этими тройками делать нечего. Так что для хозяев России конкурс был неизмеримо тяжелее.
Комната, в которой хозяева устроили Николая, вместила ещё двух конкурентов. Каратаев и Бегенев были тоже из Ижевска, возрастом старше его и опытнее. Как они рисовали, Николай ещё не знал, но смеяться над ним они стали с первого дня из-за дремучести в области знания знаменитых художников. Оказалось, что Николай не знал ни о Тициане, ни о Рембрандте, Веласкесе и Микельанджело. Ни о ком, кроме Шишкина и Репина. Беседы их о художниках Николай слушал, разинув рот, но часто не зная даже по репродукциям этих мастеров, просто не понимал, о чём идёт речь.
Тем не менее, на первом же экзамене за рисунок гипсовой модели он получил пять.
Надо сказать, в училище бытовало среди педагогов убеждение, что гипс передать на экзамене претенденты могут только на четыре. Так что сразу же Николай вырвался вперёд в числе четырёх лучших. Бегенев и Коротаев фыркали и возмущались - "И такому дремучему человеку так везёт!" Они, почему-то, просто не могли понять, что в училище везёт только умеющему рисовать. Когда же был поставлен натюрморт из различных предметов, и опять была получена пятёрка, Бегенев приуныл.
Николай уже знал, что этому парню исполнилось тридцать четыре года, и этот год давал Бегеневу последний шанс. И он знал, что всех троих из одного города ни за что не примут. Кто-то непременно будет за бортом. Коротаев был на три года моложе товарища и был даровит.
Третий экзамен Николай тоже сдал на пять. Бегенев сидел на кровати в расстроенных чувствах. Друг его, как мог, утешал. Но чувствовалось, что был он неискренен. Экзамены вообще не для того придуманы, чтобы утешать неудачников, но Николаю было не по себе.