Солнце зашло за Потомаком; длинная аллея пересекала газон и упиралась в могилы Кеннеди, вокруг которых все еще собирались верные их памяти; они склоняли головы под темным покровом, перебирали четки и шаркали ногами, бормоча вполголоса молитвы о прощении, благословении и мире. Как бы он хотел, чтобы Теннисон был сейчас жив.
— Сэр, — сказали Пит и Джо, — это надо пресечь. Как знать, возможно, она все фотографирует и записывает на ленту.
— начал Гарри Максуэйн, —
— Сэр, — сказали Пит и Джо, — вы же ее видели. Какие тут розы и лилеи? Какой еще там аре… или ари… Кого она затмит красотой?
— Дэнди считает, что кого угодно затмит, — сказал Гарри Максуэйн.
— Сэр, — сказали Пит и Джо, — вы можете представить ее в Белом доме? Можете представить ее в качестве Первой Леди?
— Кто говорит о браке? — спросил Гарри.
— Дэнди, — сказал Пит.
— Я побеседую с ним, — сказал Гарри, откладывая книгу.
14
Переход от этого состояния благодати — от любви к отсутствию любви, от доверия к страху был быстрым. Стоит закрасться сомнению, доктор Грегори, и все здание — твоя вера в себя — тут же рассыплется до основания. То, что ты считала замком, построенным на вечные времена, с башенками, стягами и трубными звуками, откуда взгляду открывается прекрасный вид до самого горизонта, оказывается горкой песка на морском берегу, детской фантазией, всего лишь не новым в природе опытом, конечная цель которого — разрушение. Стоит первой волне проникнуть в крепостной ров и устремиться вперед, окружая замок, до конца — один шаг. Скоро берег снова станет плоским, и отлив, идя на убыль, оставит позади лишь гладкий пляж. И все же замок стоял там, — само великолепие, доктор Грегори. Я не могу поверить, что берег ничуть не изменился. Я не хочу этому верить.
— Почему он перестал меня любить? Вы можете мне это объяснить? Мне легче понять, почему кто-то кого-то полюбил, чем почему кто-то кого-то разлюбил. Безумие понятней благоразумия. В том ли дело, что постепенно верх берет здравый смысл, желание сделать то, что советуют друзья и родные, и заслужить их похвалу, быть тем, чем они советуют быть, или в том, что тело, душа и ум просто не в силах долго выдержать такой накал, такое слияние воедино, превращение в общий сплав, и вновь должны распасться на привычные составные части, которые можно держать под контролем?
Когда-то давно я баловалась ЛСД. Передо мной расстилалась вся Вселенная, и я сама была Вселенной, на пользу или во вред, большей частью во вред, но поверьте, когда ты влюблен, это совсем другое. Мне нечего было волноваться о нравственности. Я была сама нравственность.
Я не принимала противозачаточных пилюль, доктор Грегори. У меня не было спирали. Правда, у меня был колпачок, но он остался в Эдинбурге на грязной полочке в ванной довольно сомнительной гостиницы. Как бы то ни было, я никогда не любила им пользоваться. Полагаю, Джо и Питу и в голову не приходило, что я не предохранялась, как они называют это. Такие девушки, как я, — другими словами, согласно их классификации, испорченные девушки, видали виды и знают, что к чему.
Что вам сказать? То ли я была не так испорчена, как они думали, то ли предпочла забыть то, что знала, — второе куда ближе к истине. Я хотела ребенка от Дэнди, хотела страстно. Я хотела иметь реальное, плоть от плоти, кровь от крови, растущее, думающее, сознательное свидетельство и доказательство нашей любви. Я хотела иметь физическое воплощение духовной истины. Ведь этим-то и должен быть ребенок — хотя так редко бывает, — творением мужчины и женщины, их противоположной природы, соединившихся, пусть временно, и не без участия Всевышнего, в изумительном, головокружительном танце страсти и любви. Не просто повторение скучающей женщины, которая хочет заполнить пустое место в комнате и иметь цель существования, желательно очень на нее похожее, кроткое, послушное, у нее на поводу, но нечто новое, отличное от нее, способное подтолкнуть весь мир чуть-чуть вперед.