На следующий день Пиппа Ди уверенно обыграла свою противницу со счетом: 6–2, 6–2, гейм, сет, матч. Выиграла она честно, настолько честно, насколько можно выиграть, если одной из участниц игры предстоит стать Первой Леди в Белом доме и на ней теннисный костюм от Диора, а вторая — бывший капитан болельщиков из Орегона, костюм на ней — самый обыкновенный, хотя и практичный, куплен в магазине «Адидас», и зрители хлопают всякий раз, что она теряет очко.
18
— Я не знаю, почему другие заводят детей, — сказала Изабел доктору Грегори на Следующей неделе, — но почему это сделала я — знаю. Это была попытка стать крепче на землю, не дать себе больше плыть по течению, поставить перед собой цель, выполнить обязательство. Можно то же самое сказать по-иному. Я чувствовала, что я стираю чуть посеребренную поверхность моей жизни самыми жесткими щетками из стальной стружки: сумятица в чувствах, печаль, секс, участившийся пульс, участившийся круговорот мыслей, все это не спаянное одно с другим — всюду острые углы и края, — протерло меня до покрытой ржавчиной жестяной основы, и стоит потереть еще разок-другой, и меня ждет пустота, черное небытие. Мне надо было заполнить себя изнутри до краев. Я это знала. Мне надо было стать крепкой, восстановить постепенно то, что я потеряла. Знаете, как тампонируют рану в больнице? Вкладывают марлю слой за слоем, чтобы там не образовался струп и рана заживала от самой глубины. Каждый день марлю вынимают и кладут новую, всякий раз немного меньше, пока наконец рана не проходит, и теперь этому месту можно затянуться коркой. Очень длительный и очень болезненный процесс. Если хочешь по-настоящему вылечиться, иначе нельзя, я думаю. Даром ничего не получишь.
Доктор Грегори нашел возможность назначить визит Изабел на пять часов два дня подряд. Это несколько нарушило их с Хомером расписание дежурств, но они с этим разобрались. Стрижку Джейсона пришлось отложить. Им обоим, и Хомеру и Изабел, нравилось то, какой длины у сына волосы, но миссис Пелотти сказала: «Вам, видимо, все равно, мальчик Джейсон или девочка, но, полагаю, сам он предпочитает быть кем-то одним. Сделайте одолжение, подстригите его».
Однако они оба сошлись во мнении, что миссис Пелотти никто не дал права указывать, что и как им делать. И раз Джейсон требовал, чтобы в парикмахерскую его вела только мать, придется ему еще походить с длинными волосами, пока Изабел не закончит беседовать с доктором Грегори — о себе, о Хомере и о нем самом.
— Отказываться от ребенка ради карьеры, на мой взгляд, нелепо. Искать удовлетворения в одном ребенке равно нелепо. Да, карьера может дать известный общественный статус, и досуг — вещь приятная, но те, кто стремится «организовать» счастливую жизнь, редко находят счастье. А ребенок, стоит ему родиться, уже самостоятельное существо и требует массы труда, и в равной мере может как опозорить родителей, так и сделать им честь. Чем больше вы стремитесь вылепить ребенка по своему образу и подобию, тем больше он ускользает из ваших рук.
— У меня есть соседка. Хилари. Она феминистка. Ее маленькой дочке всего три года. Она пробирается ко мне в комнату, и стоит нам на секунду спустить с нее глаз, как она размалевывает себе лицо моей косметикой. Подкрадывается потихоньку к мужчинам и трется о ноги, как котенок. Наши надежды редко сбываются.
— Мы разговариваем о вас, — сказал доктор Грегори, — не о ваших соседях.
— Именно, — сказала Изабел. — Разрешите мне войти в некоторые медицинские тонкости. Когда я встретилась с Хомером в самолете, менструация задерживалась у меня на неделю. Это могло произойти по двум причинам: потому, что я была беременна, или просто потому, что у меня нарушился менструальный цикл. Это вполне возможно при сильных душевных переживаниях. Я легла в постель с Хомером дня через два после нашей встречи. Через четыре недели месячные так и не пришли, и я сделала вывод, а врач его подтвердил, что я действительно в положении.
— Вы сами понимаете, доктор Грегори, что отцом ребенка мог быть как Дэнди, так и Хомер. Большинство молодых женщин моего сорта и рода, даже если бы они хотели ребенка, оказавшись в подобной неизвестности, прервали бы беременность и начали все сначала с тем, кого легче опознать. Думаю, сейчас я бы так и сделала. Нет, я ничего не имела против аборта, как такового. За свою жизнь из двадцати в среднем беременностей, которые она могла бы ожидать, живи она, как дикарка, современная женщина, сделав выбор, позволяет себе своевременно разрешиться от бремени не более двух-трех раз. Метод отказа, при помощи которого она выбирает, кому жить, кому нет, обычно болезнен и всегда противоестествен, неважно, держится ли она за свою девственность, или прибегает к сексуальным отклонениям, противозачаточным средствам и аборту. Я знала, что аборт — отвратительная штука, но жизнь моя последнее время была не менее отвратительной. После возвращения из Америки я тенью бродила по квартире Хомера, словно боялась, что моя нога оставит отпечатки на ковре и мне это поставят в вину. Я чувствовала себя выброшенной на берег по воле случая и судьбы; нечто вроде выбеленного водой плавника. Я чувствовала себя неудачливой проституткой, которая предлагает себя всем подряд и не находит желающих.