Почтальон будит меня по утрам все дни недели, кроме воскресенья. Другими словами, меняет характер окружающего меня мрака.
Счета. Лоренс читает их мне вслух со стонами и вздохами, но я знаю, что в глубине души он гордится этими огромными суммами и тем, что может их уплатить, а также тем, что мучительный страх остаться совсем без денег, некогда терзавший и преследовавший нас, навсегда исчез. Теперь, оглядываясь назад, я не понимаю, о чем мы тревожились. Мы были молоды, мы ели и спали, у нас была обувь и крыша над головой. Так-сяк. И мы видели. Оба видели.
Если нам перерезали электричество, мы придумывали что-нибудь взамен. Если судебный исполнитель забирал наши сокровища, впереди было время скопить новые. Я думаю, когда мы состаримся, страх вернется и с большим основанием. Если вы не можете больше заплатить за свой кров, это делает кто-нибудь другой, неохотно, скупо. От стариков, как и от брошенных женщин, ждут, что они примут все, что дадут, как воздаяние за их невзгоды.
Изабел рассказала Хомеру. В воскресенье ночью. Большая часть семейных трагедий происходит в конце недели. Согласно статистике в некоторых городах США женщинам, которые волнуются за свою жизнь, можно всю неделю быть дома, а на уик-энд лучше куда-нибудь уйти.
Хомер, конечно, не убил Изабел, но она прокралась ко мне в дом в понедельник рано утром, как привидение. В то утро пришло всего одно письмо: понедельник легкий день для почтальона. Конторы в конце недели закрыты, мы не получили ни одного счета. В начале недели к работе приступают заново. Больше всего Лоренсу звонят по вторникам и средам, в пятницу к вечеру аппарат молчит. Люди устали.
20
Посмотрим, как это выглядело. Ночь. Муж спит между тонких простынь невинным сном праведника. На стенах — знакомые картины, которые она видела тысячи раз. Пейзажи. На каминной полке — фотографии сына в рамках: новорожденный младенец, сияющий годовалый малыш, серьезный школьник с широко раскрытыми глазами.
Лампа на тумбочке у постели включена: приглушенный свет, который скорее годится, чтобы расшевелить воображение любовной пары, чем помочь при чтении газеты в темное зимнее утро. В пепельнице — окурок почти целой сигареты. Кампания Хомера против курения идет успешно.
Жена ходит по комнате. Все мировые события напирают на нее, прошлое нахлынуло, чтобы затопить настоящее. Ночь. Страхи и фантазии ополчаются даже на бодрствующую душу, когда гость из царства кошмаров заявляет о себе, блуждая у закрытых для него границ сознания, еще не погрузившегося в сон. Предположим, они знают, думает Изабел… Предположим, за мной следят? Несомненно, я представляю для них опасность. Предположим, они хотят похитить Джейсона? Убить меня? В ее уме не укладывается еще более ужасное предположение — что Джейсону лучше было бы умереть: наследник трона, по старшинству, а не по требованию момента. Предположим, сейчас, в эту минуту, они стоят под фонарем на Уинкастер-роу и наблюдают за домом. Разве я не видела этого в сотнях фильмов, не читала в сотнях книг? Чего еще ожидать? Возможно, то, что пишут в триллерах, в фантастических романах, на самом деле правда: возможно, я живу своей уютной домашней жизнью по их разрешению, а не по праву. И дарована она мне лишь на тот срок, когда глаза сильных мира сего обращены в другую сторону — случайная, кратковременная доброта.
Изабел раздергивает шторы. Глядит в окно. Никого.
Хомер делает глубокий вдох. Она прислушивается, считает; каждый седьмой вдох ее спящего мужа глубже остальных шести; так, по словам тех, кто строит на берегу моря песчаные замки, каждая седьмая волна выше, сильнее остальных: они ждут ее с ужасом и восторгом.
Чувство страха, нависшей угрозы все усиливается, вместе с ним растет настороженность. Чувство это несомненно слишком жгучее, чтобы основываться на реальности, здесь, в этой комнате, где ничего не случается. Лишь слышно дыхание спящего мужа и ребенка наверху; дух дома идет с ними в ногу, привидевшиеся ей картины землетрясения стираются приглушенным жужжанием кондиционера, хлопаньем кошачьего лаза, гудением неисправного холодильника: обычные каждодневные звуки. Несомненно, все может быть, еще будет так, как было раньше.
Нет. Прислушайтесь к ее словам. Суть того, что сказано, — зерно раздора, ядрышко твердого ореха перемен.