(Привлекая Катю к себе.) Родная моя, ничего я так не хочу сейчас — как быть понятым тобой! Ты подумай, десятки тысяч наших парней сейчас в Африке, в Азии, на Кубе... В джунглях прокладывают дороги, в пустынях, в горах ищут нефть. Ты подумай — такие же парни, как я. Чем я хуже их? Или чем они лучше меня? Ты поедешь, слышишь, поедешь! Я хочу, чтобы ты всегда была рядом со мной. И я не пущу тебя! На всю жизнь не пущу!
Квартира Платовых. Платова перекладывает в чемодан рубашки Алексея. Жилкин с гитарой, напевает песню.
Жилкин (закончив вторую строфу). Я мешаю вам, Евдокия Васильевна?
Платова. Что вы, Григорий Афанасьевич, я люблю, когда вы поете. Особенно в последний раз в вашем народном театре очень понравилось.
Жилкин. Я волновался тогда так, что у меня и голос потерялся.
Платова. Я привыкла к вашему голосу.
Жилкин. А я к вам... Понимаю — не надо. Для меня и то счастье, что я вижу вас.
Платова. Вы все шутите, Григорий Афанасьевич.
Жилкин. А что же делать одинокому человеку? А вы все Африку изучаете?
Платова. Приходится.
Жилкин. Значит, уезжает Алексей?
Платова. Собирается. Государство там молодое. Помогать ему — наш долг.
Жилкин. Долг-то долг... Только иногда за наше добро про нас же и всякие пакости говорят.
Платова. Ну, не все же так. За добро и нам добром платят.
Жилкин. Согласен. Только я не слышу. А вот тех, что пакости говорят, слышу... Каждый вечер по радио слышу.
Платова. И не противно вам слушать?
Жилкин. Противно, а слушаю. Любопытно.
Платова. А что же это вы до всего такой интерес имеете?
Жилкин. Сверяю, что капиталисты говорят и что другие болтают. Я-то знаю, что у нас делается.
Платова. Действует на вас радио.
Жилкин. На меня никакое радио не действует. Радио само по себе, а я сам по себе. Как говорится, вольный сын эфира.
Платова. Не так давно вы не были вольным сыном эфира.
Жилкин. Как?
Платова. А так. Тогда вы мне что-то не говорили, что слушали «Голос Америки» и Би-Би-Си.
Жилкин. Слушал.
Платова. Их же забивали?
Жилкин. Находил щелочки.
Платова. Вот я вас и поймала.
Жилкин. Нет, я сам с повинной явился. Двоих, видно, из треста берут.
Платова. Двоих?
Жилкин. Нужда, видно, большая на советских геологов. На беседу к товарищу Головоногову еще Сергея Померанцева вызывали.
Платова (настороженно). И тоже в Кению?
Жилкин. Да, в Кению. Жаль вот только наши кадры. Уедут, а сколько на них труда потрачено? А потом — Кения? Где она находится? Какая там среднегодовая температура? Трудно.
Платова (взволнованно). Григорий Афанасьевич, вы не с повинной пришли. Вы — с вестью. Алешу не пускают за границу, на его место ищут другого. Я не ошиблась?
Жилкин. Как вам сказать... Вы где-то около истины...
Платова. Тогда говорите.
Жилкин. Точно я еще ничего не знаю. Только одно. На поездку в Кению подбирают другого. Мне сказал верный человек в тресте. Я возмущен этим! Я не могу, когда на собрании слышу одно, а на практике вижу другое. Я верю нашей власти, мне другой не надо. Но власть иногда не видит, как ее обманывают. Я буду огорчен, если то, что я вам сказал, подтвердится. Вот это я и хотел вам сказать. Как говорится, мавр сделал свое дело — мавр может уходить?!
Платова. Какой же вы мавр, вы мой друг.
Жилкин. Спасибо.
Платова. Вам спасибо.
Жилкин. Я люблю вашего Алешу.
Платова. Я знаю, Григорий Афанасьевич, знаю.
Жилкин. До свидания... Это все. (Уходит.)
Платова захлопывает крышку чемодана. Входит Алексей. Он с цветами.
Алексей. Мама...
Платова. Алеша?!
Алексей. Мама, я купил цветы. Пока шел домой, я их раздарил... людям... Прохожие очень странно смотрели на меня и провожали долго глазами. Но мне так хотелось, чтобы люди радовались, улыбались.
Платова. Алеша! Что это значит?
Алексей. Мама, так часто люди не замечают жизни, осени, листьев и как они шуршат под ногами.
Платова. У тебя очень глупый вид.
Алексей. Счастье всегда глупое. Мама, мы с тобой счастливые люди. Ты и я. Я и ты. Мы вместе.