— Не позавидуешь американским леди. У них проблемы, — Авилов решил не ввязываться в разговор о чувствах.
— Так и журналистам тоже… Каково возиться с собачьими останками! То ли дело наша расчлененка…
— Ты к чему это? — озадачился Авилов.
— Да ни к чему. Ты какой-то странный сегодня… А что Павел Егорович?
— Мычит. Снимок не понравился. Недоволен.
— Значит, там нет того, кого он хотел показать, — заключила она. — Давай сюда, поглядим.
Она уселась поудобнее и, наморщившись от усердия, принялась рассуждать.
— Блуждающее косоглазие — это раз. От слова «блуд». Думаешь, он блудодей?
— Да, — охотно согласился Авилов. — Думаю. Живность какая-то.
— Его рыжая тетька с острыми локтями, коленками и грудями. Локти главенствуют. Как у кузнечика коленки, чрезмерно выражены. У депутата нет глаз, только очки. Нет глаз — значит, нету души? Ну что ты молчишь, правильно я истолковываю?
Авилов пожал плечами. Он отвлекся на слово «грудь», припомнив, как вчера Нина перегибалась через руку, заглядывая в глаза менту, а грудь… Но Наташка потребовала внимания.
— Тамара, ну тут все понятно. Вращательные ягодицы. Ядра. Наши жены — пушки заряжены… Она без ума от своего мужа, ты заметил? А где же возлюбленный мальчик-рыболов? И как он выглядит? Ты помнишь?
— Такой… Аполлон забетонированный, кудри надо лбом. Взгляд немигающий.
Наташа безмятежно рассмеялась.
— He-а. Не то. Ноги. Круглые женские ноги. Полноватые. Тяжелый низ.
— И что это значит?
— Я должна подумать, — она снова стала серьезной и важной. — Может, он гермафродит? — и прыснула.
Авилов не засмеялся, потому что опять отвлекся на жареную картошку. Тело его находилось возле больничной койки, а мысли то и дело отлетали на порядочное расстояние. Он думал, а вдруг Шишкин все время будет ходить к Нине ужинать?
— Точно тебе говорю, Павел Егорович хотел показать рыболова!
Наташа, оживившись, выпрямилась и подняла кверху палец.
— Поэтому при Тамаре он говорить испугался, а теперь возмутился, что опять сорвалось. Ты иди к нему и расскажи, он обрадуется, что мы поняли. Да иди же, ты какой странный сегодня… Замороченный.
— Ты тоже странная, — заметил он. — И скажи, зачем мне туда ходить? Что тебе они дались? Ты-то ведь не крала?
— Ну интересно же.
— А еще раз по голове?
— Тем более. Значит, все серьезно, никто не пошутил. А ты б чего хотел?
Он пожал плечами и отвел глаза. Спросила бы что полегче. Самое меньшее: чтобы она не ввязывалась в местные интриги. Что ее туда тянет, как осла к охапке сена… Но Наташка, оказывается, имела в виду совсем не то.
— Хотел, чтобы я была жалкой? Чтобы я тут валялась, как тряпка, а ты бы, такой добрый хороший, приходил меня жалеть. Ну хотел же, сознавайся, что молчишь? Разочарован, да?
— Ты о чем? — удивился он. — Я даже рад. Мне приятно, что ты в порядке.
Он вышел, озадаченный.
Чего она добивается? Хочет доказать, что не слишком в нем нуждается? Ну не нуждается, оно и раньше проскальзывало, теперь стало заметней. И на секс она не слишком налегает, так, все в меру. А вдруг, снова сбился с мыслей Авилов, следователь нарочно таскается к Нине? Чтобы его изводить? Дразнит? Точно. Все сговорились, чтобы его извести. Фамильная авиловская паранойя, дело известное. А Наталья веселится. Злорадствует.
На самом деле Наташа веселилась без причины, просто нервы сдали, и так выразилось. Когда за ним закрылась дверь, почему-то вспомнила, как они познакомились в СВ. Она ехала на конференцию, он — на деловые переговоры. Вечером встретились, утром расстались. Саша был в ударе. Она его ни разу больше таким не видала. Такой техники ей никто не показывал. Не просто приставал, а заставил в себя влюбиться. В нем как будто было восемь разных мужчин. Один обидчивый, как ребенок, другой, как ребенок, смешливый, еще романтический юноша, потом, когда разговоры зашли о делах, трезвый предприниматель плюс аферист… Точно перед тобой разложили пеструю карточную колоду, и та ожила, превратившись в театр. Наташа смотрела спектакль, как зачарованная. Они тогда немного выпили, слегка поссорились из-за его домогательств, снова выпили, помирились. Когда посветлело за окном, он трагично сказал: «Все. Это поражение». Наташа промолчала, а когда покидали вагон, попросила: «Дайте визитку». Так все и началось.
До Нины Авилов добрался в мрачном расположении духа. Там его ожидали несвежие вчерашние декорации. Следователь пощипывал гитару, картошка жарилась, бутылка подмигивала круглым темным боком, и настроение царило самое задушевное.
— Проходи, мы тебя поджидаем.
Авилов, всю дорогу отгонявший неприятные мысли, завелся с порога и продекламировал:
— «В нескромный час меж вечера и света, без матери, одна, полуодета, зачем его должна ты принимать?»
Шишкин смутился.
— Может, я вам мешаю?
— Это что, сцена? — удивилась Нина. — А как Наталья? Поправляется?
— Поправляется. Не уходи, Михалыч, я пошутил. Можно тебя Михалычем? — следователь кивнул, но был не слишком доволен. Взгляд был строгий и нерадостный, почти официальный.
— Михалыч, как думаешь, Наталья могла свистнуть рукопись? — задал Авилов провокационный вопрос. Шишкина следовало начинать отучать от скверных привычек. Пусть себе работает, а ходить к Нине — это уже лишнее.
— Я не догадчик, а следователь. Дамы пусть гадают.
— Ты дипломат, однако. А говорил, что учитываешь человеческий фактор.
— Это когда фактор документальный, та же судимость, например. А так у нас презумпция… Не доказано, так нечего и гадать. Как это вы живете с женщиной и ей не верите?
— Потому и не верю, что живу.
— Ты что, выпил? — спросила Нина.
— Я не пью! — возмутился Авилов.
— А вот ты намекал, что у Наташи со Спиваком какие-то отношения, счеты… — упорствовал Авилов, не отставая.
— Я это в кабинете, а не попусту болтать! — Шишкин все больше хмурился.
— Но ведь должна быть у следствия точка опоры на человека. Форма черепа учитывается? Запятнанное прошлое? Детские страхи и комплексы? Маниакальные идеи? Есть у вас способы все это узнать?
— Это может далеко увести, — возразил следователь. — Бывает, что почерк один, а убил другой.
— Да что ты про человека можешь узнать? Разве то, что он тебе в поезде расскажет. Но он потому и расскажет, что больше не увидитесь. А так бы и не сказал… — перебила Нина.
— Но тот же поезд с байками значит, что потребность рассказать — есть коренная человеческая потребность. Естественное отправление, стало быть. Правды о себе никто не скажет, но можно дешифровать. Наталья, к примеру, этим занимается. Она, Миша, тебя обскачет. Без протокола разберется… Правда, с какой целью, этого я понять не могу. Жизнью рискнула, а не унимается. Опять меня к деду с фотографией отправила. Не лежится.
Следователь хотел было обидеться, но передумал. Вместо этого сделал предположение.
— Есть, значит, какой-то мотив. Личный.
— И какой же, по-твоему? Корысть? Так я не бедный человек.
— При чем тут ты? — усомнился следователь. — Я тебя в больнице ни разу не видел.
— А! То есть ты намекаешь, что раз на меня она рассчитывать не может, то решила подзаработать на журналистском расследовании? — произвел Авилов очередной наезд.
— Да ничего я не намекаю, что ты активный такой? Ну заело что-то женщину, мало ли. Несправедливость какая-нибудь…
— Нина, ты пойдешь за справедливость жизнью рисковать? Или за деньги?
— Я — нет. Но Наталья другая.
— А она за что пойдет?
— Да что ж ты навязался? Человек — тайна есмь.
— И где бы мы были, если б не разгадывали ее?