— Ну, что вы хотите? — спросила дама.
Приглашая даму в ресторан, Бо сам задавал этот вопрос. Но, видно, дама взяла на себя роль гида.
— Кофе капучино, два эклера и безе.
— Отлично. Может быть, хотите коньяку? Здесь есть неплохой французский.
— Не знаю…
— А я выпью. После мороза хочу немного согреться.
— И я тоже выпью, — сказал Бо.
Дама подняла палец — и тут же подбежал официант. Бо не успел и рта раскрыть, как дама заказала все, что они выбрали.
Это уже выходило за рамки роли гида. Но, может быть, дама думала, что Бо не владеет немецким? Ведь они с ней разговаривали по-английски.
— Ихь мюхте этвас заген[1], — сказал Бо.
— Не стоит, — перебила его дама. — Давайте говорить на вашем родном языке.
— А какой родной язык ваш? — спросил Бо.
— Голландский. Мои предки — очень знаменитый род Ван Боксен.
— У меня тоже знаменитый род, но в своем роде, — неловко скаламбурил Бо.
— Вы до сих пор не сказали мне ничего о гастролях. Я вот сижу и думаю — неужели есть хоть один театральный работник, который может более пяти минут не говорить о театре. Вы продержались почти час.
— Значит, сейчас вы даете мне шанс отыграться. Так что вас интересует в мировом театре вообще и в моем театре в частности?
— Меня многое интересует, но в первую очередь один представитель театра, а именно — вы.
— Весь к вашим услугам, — сказал Бо. Он все более чувствовал себя не в своей тарелке. Эта Эльза Ван Боксен была совсем не похожа на тех дам, с которыми ему приходилось общаться до сих пор. Она не слушала его, открыв рот, не млела, была в меру иронична, хотя при этом оставалась вполне женственной.
Официант принес заказ.
— Я предлагаю выпить за успех ваших гастролей, — сказала Эльза.
— Ни за что! — воскликнул Бо. — За это пить нельзя. Что вы? Сглазите.
— Ага, вы, значит, суеверны? — улыбнулась Эльза.
— Я хотел бы увидеть хоть одного несуеверного режиссера или актера. На таких тонких ниточках держится успех — не приведи Господь задеть хоть одну из них.
— Ну тогда давайте выпьем за Вену.
— С удовольствием.
— Знаете, Бо, мне не очень нравится наш разговор, — сказала вдруг Эльза. — Это какая-то светская беседа. Много слов, политеса, экивоков и книксенов. Мы так долго будем продираться к интересному.
— Возможно. Даже наверняка — вы правы. Я тоже терпеть не могу таких бесед. Но есть одно оправдание — я никогда не встречал таких женщин, как вы. Простите, это прозвучало пошло, но я имею в виду…
— Я поняла, — перебила Эльза. — Ну что ж, это досадно, что я такая редкость. Но ничего не поделаешь. Я — такая, какая есть.
— Да-да. Именно поэтому я сбился на светский тон. Просто растерялся.
— Ладно, не будем останавливаться на протоколе. Предлагаю пойти прогуляться. Потом мы расстанемся с вами на полчаса, чтобы переодеться, потому что вечером мы отправимся в гости.
— Куда, если не секрет? — спросил Бо, чувствуя, что уже теряет терпение.
— Не секрет. К принцессе Гольштадтской.
— Очень интересно. А как вы догадались, что я хочу туда пойти? — с иронией спросил Бо.
Эльза поняла эту иронию, но вовсе не обиделась.
— Если не хотите, не надо ходить, — сказала она.
Официант принес счет, но не успел Бо достать портмоне, как Эльза уже расплатилась и встала.
— Сядьте, пожалуйста, — тихим голосом, не предвещавшим ничего доброго, сказал Бо.
— В чем дело?
— Уважаемая Эльза Ван Боксен. Я просил бы вас впредь не расплачиваться за меня. Более того, я просил бы вас впредь быть столь любезной и позволить мне расплачиваться за вас.
— Почему? — искренне удивилась Эльза.
Какое-то время Бо только открывал рот, но ничего не говорил. У него не было слов. Он не знал, что ответить на этот простой вопрос.
— Почему? Потому что я не привык, что за меня платит дама, — наконец нашел он нужные слова, чтобы объяснить очевидное.
— Но почему? — снова спросила Эльза. — У меня есть деньги. Я пригласила вас в эту кондитерскую…
— Потому, уважаемая Эльза Ван Боксен, что я — мужчина!
— Но это не ваша заслуга, — мягко заметила Эльза.
— Да, это не моя заслуга, — уже закипая, проговорил Бо, — но это дает мне право…
— Диктовать мне, как себя вести? — Эльза, которая так и не села, возвышалась над Бо, чуть насмешливо оглядывая его сверху вниз. — Мои добрые знакомые сказали, что вы поставили спектакль о свободе и равенстве людей. Наверное, они ошиблись.