Внимательно разглядев чек, Тео ошалело пробормотал:
— Да весь этот фильм стоит в два раза меньше…
— Я согласен! — вдруг воскликнул актер. — Я сейчас все смою, месье Батлер.
Джон забрал у Тео чек и сказал:
— Суд откладывается.
Дальше пошло легче. Словом, часа через три можно было начинать снимать кино. И здесь Джон понял, что не знает, как это делать.
Как это было в жизни, он помнит, но как это снять, он не знал. Он попросил актеров сыграть сцену встречи. Сам смотрел в глазок кинокамеры. Актеры опять заламывали руки, рвали страсти в клочья, но все выглядело ненастоящим и смешным.
— Простите, месье, — обратился Джон к актеру. — Вы работали в театре?
— Я и до сих пор работаю в театре.
— А вы, мадам?
— Я тоже.
— Давайте попробуем разыграть эту сцену, как это вы сделали бы в театре.
— Но у нас нет слов.
— Говорите то, что вы считаете нужным, — предложил Джон.
— Как это?
— Очень просто. Своими словами.
Актер задумался.
— А откуда мне выходить и куда становиться? — спросила актриса.
— Выходите из двери, а становитесь туда, куда вам захочется.
— То есть мы должны делать, что захотим? — уточнил актер.
— Именно. Задача простая — вы встречаетесь с девушкой, которая вам сразу понравилась. Но существуют приличия. Вы не можете ей это сказать.
— И это все?
— Да.
— Но что здесь играть?
— Вот это и играйте — встречу двух людей, которые сразу понравились друг другу.
В первый раз у актеров ничего не получилось. Они поминутно останавливались и растерянно смотрели на Джона.
— Зачем же вы остановились?! — восклицал он. — Продолжайте!
— Но мне кажется, я выгляжу глупо, — говорил актер.
— Я! Только я скажу вам, как вы выглядите! — кричал Джон.
Во второй раз было лучше, но актеры все еще были скованны.
— Что вам мешает? — спросил Джон.
— Понимаете, я придумал, что постараюсь увлечь девушку интересной историей, но в кино это не пойдет.
— Забудьте о кино! Делайте то, что хотите.
— Зачем? Мы же снимаем кино.
— Затем, чтоб ваши чувства стали настоящими.
В третий раз у актеров получилось гораздо лучше. Появились какие-то тонкости в игре, ушла нарочитая мимика, сцена стала вдруг живой и теплой.
— Знаете что, это уже можно снимать, — сказал Джон.
И здесь впервые подал голос оператор.
— Я, конечно, сниму это. Но, к сожалению, всей вашей гениальности зритель не увидит.
— Почему?
— Потому что на пленке все пропадет.
— Что пропадет?
— Все. Видны будут только фигуры артистов, а их замечательная мимика никому не будет видна. Слишком общо.
— Тогда надо снять ближе. Пусть зрители увидят их лица.
— Как ближе? Но тогда не видно будет ног.
— И не надо. Лица для нас важнее.
— Извините, но вы сошли с ума. Это невозможно.
— Но почему? Неужели весь фильм надо снять с одной точки?
— Именно. Иначе зрители решат, что у актеров отрезаны головы.
— Глупости. Когда мы видим портреты, мы же не считаем, что это отрезанные головы. Знаете, месье Тома, мы слишком много говорим. Давайте снимать.
И началась настоящая съемка. Впрочем, продлилась она недолго, потому что Джон опять остановил все.
— Почему так много света? Лица превратились в какие-то блины. Никаких полутонов, теней — это ужасно.
— Но пленка требует много света, — с тихой ненавистью сказал Тома.
— Возможно, только я предлагаю вам попытаться рисовать светом.
— Рисовать светом? Впервые слышу.
— А кто вы по образованию?
— Я по образованию — железнодорожный мастер, — сказал Тома.
— Ясно, — сказал Джон. — Тогда я попробую сделать это сам.
Он осмотрел расположение прожекторов и приказал притушить несколько из них. А с декораций убрал свет совсем.
Поглядел в глазок кинокамеры и сказал:
— Мне кажется, так намного лучше.
В этот день они сняли только сцену встречи.
А вечером Джон заперся в номере и стал рисовать. Честно говоря, он делал это впервые в жизни. Но ему было сейчас необходимо как-то увидеть то, что вертелось в его голове, эти образы, свет, тени, движение…
Каракули получались невообразимые. Пожалуй, они не помогали ему, а еще больше затемняли желаемое. Джон махнул на рисунки рукой и пошел к Бьерну.
— Ну, как прошла съемка? — спросил он.
Бьерн только махнул рукой.
— Что? Не было аэроплана?