— Слушай, Тома, а если нам поставить камеру на колеса? — предложил Джон. — Мы могли бы снимать идущего человека.
Тома обещал заказать и такое приспособление.
В один прекрасный день Бьерн доложил, что реквизит готов. Джон придирчиво осмотрел все чаши, сосуды, скипетры, кошельки, сумы, посохи, копья, мечи, сбрую и остался доволен.
Костюмы не были готовы потому, что Джон еще не выбрал актеров.
Это оказалось самым сложным. Десятки и сотни людей прошли перед ним, но он так и не мог остановиться на ком-нибудь. Они все казались ему слишком мастеровитыми, слишком ремесленниками. Не было в них чего-то такого, что Джон, пожалуй, и сам не смог бы определить одним словом. Что-то должно было светиться в их глазах, какое-то душевное тепло должно было от них исходить. А это были более или менее симпатичные люди, прилично одетые, причесанные, ухоженные.
— Время, время! — напоминали ему и Бьерн и Тео. — Пора, Джон, определиться.
Иногда в этой круговерти Джон вспоминал об Америке, о матери, Найте, Марии, Эйприл. Он давал себе клятву, что сегодня же освободит минутку, чтобы черкнуть им пару строк, но какое-нибудь новое дело наваливалось неожиданно — и он снова не успевал.
День отъезда неотвратимо приближался. Джон был в отчаянии. У него даже была малодушная мысль бросить все, отменить поездку, отказаться от съемок, потому что исполнителей на главные роли он так и не нашел.
Но Провидение еще не отвернулось от него. Помог случай.
Возвращаясь из библиотеки, Джон попал в толпу зевак, которые собрались вокруг мертвой лошади. Это была уже старая, жилистая, облезлая лошадка. И умерла она, видно, от старости. Несколько дюжих ребяток распрягли ее и оттащили в сторону. Хозяин лошади куда-то ушел, представление закончилось, и толпа стала расходиться.
И тут Джон увидел, как стайка нищих бросилась кромсать неостывшее тело лошади. Его так потрясло это зрелище, что он не мог двинуться с места.
Один из них не принимал участия в разделке туши, он стоял в стороне и командовал. Нищие слушались его беспрекословно. Через несколько минут от лошади остались только голова и кости. Остальное нищие затолкали в мешки и потащили куда-то. Джон, сам того не ожидая, двинулся за ними.
Делать это приходилось осторожно, потому что нищие ужасно торопились и были агрессивны ко всем, кто так или иначе проявлял к ним интерес.
В конце концов они пришли на набережную Сены и спустились под один из мостов.
Джон решил заглянуть вниз.
Мир, который ему открылся, был так не похож на тот, что бурлил совсем рядом. И в то же время эта жизнь чем-то пародийно напоминала жизнь обывателей. Мир клошаров был откровенно похож на мир муравьев.
На небольшом костре стоял чан, в который и было опущено мясо, клошары сгрудились вокруг и о чем-то тихо переговаривались. Здесь были и старики, и молодые, и женщины, и дети, и старухи.
И вдруг Джон увидел — это они! Это их лица, их глаза. Когда лощеный франт уступает место расфуфыренной мадемуазель — это привычка, деталь легкого флирта, но когда голодный нищий делится с больной женщиной куском жесткого невкусного мяса — это поступок. В этот момент его глаза начинают светиться именно тем блеском доброты.
Забыв обо всем, Джон спустился вниз и подошел к клошарам.
Разговоры тут же стихли, все молча уставились на Джона. Потом Джон вспоминал, что какое-то ощущение опасности промелькнуло в его сознании, но он тут же забыл о нем.
— Здравствуйте, мадам и месье, — сказал Джон как можно более почтительно. — Могу ли я поговорить с вами? Или сейчас не стоит нарушать вашу трапезу?
Клошары обернулись к своему командиру, тот выступил вперед и сказал:
— Мы не трогали твою лошадь. Это мясо заработала Жильда и продала нам по дешевке.
— Я вовсе не о мясе собираюсь с вами говорить. Кстати, приятного аппетита.
— А о чем?
— Прежде всего хотел спросить вас, знаете ли вы, что такое синематограф?
— Конечно, знаем, — уверенно ответил старший. — А что это?
— Это нечто вроде театра.
— А, понятно, балаган, — сообразил старший.
— Так вот, я хотел пригласить кое-кого из вас на работу…
— Мы не работаем, — резко перебил его старший.
— Но это не физическая работа. Это, как бы поточнее сказать — такая игра.
— В карты?
— Нет. Но вам за нее будут платить.
При этом сообщении клошары загалдели, агрессивность их испарилась.