— Для нас, сэр.
Разбуженные активным строительством, из своих палаток стали выходить сонные артисты, рабочие, костюмеры.
Действительно, устанавливаемые солдатами жилища были куда надежнее и комфортабельнее, чем те, которыми пользовались кинематографисты.
Кое-кто стал помогать солдатам. Женщины готовили завтрак. И уже скоро все вместе уселись вокруг костров.
Солдаты чувствовали себя на верху блаженства, потому что вокруг них было много красивых и внимательных женщин. Особым успехом пользовалась, конечно, красотка, которую Джон подобрал на набережной Сены.
Только одного человека Джон не увидел — Бьерна.
Солдаты уехали, пообещав обязательно вернуться, чтобы завершить работу.
Съемки в тот день начались позже обычного. Бьерн так и не появился на площадке. Когда Джон послал за ним, посыльный вернулся с известием, что художник совершенно пьян и не может даже встать.
Джону пришлось распоряжаться одному.
А вечером он пришел к другу и сказал:
— Это твое дело — грубить мне. Ты можешь перестать называть меня своим другом. Но на съемочную площадку будь любезен являться.
— Хорошо, мистер Батлер, я буду являться на съемочную площадку, — ответил Бьерн нетвердо. — Еще какие будут распоряжения?
— Никаких. Просто я не заслужил такого отношения. Мне жаль, что ты оказался обыкновенным. Мне очень жаль.
Джон вышел из палатки.
Он так устал за эти дни, что даже обижаться по-настоящему у него не было сил.
Съемки шли только благодаря почти героическим усилиям. Жара, пыль, духота, мухи — это были по сравнению с остальным маленькие досадные мелочи.
Все валилось из рук, все шло наперекосяк. У Джона уже появился суеверный страх перед съемкой. Если он назначал на завтра сцену ловли рыбы, то оказывалось, что на озере ветер и волны, запросто переворачивающие лодки. Если он хотел снимать исцеление прокаженных, то наступала такая жара, что грим, изображающий язвы проказы, стекал с тел актеров, как вода. Если собирался снимать беседу Христа с учениками, то солнце, наоборот, скрывалось за тучами и ветер поднимал тучи пыли…
Новая камера постоянно отказывала. Она то вдруг останавливалась как раз посреди съемки, то начинала рвать пленку, то вдруг мотор ее начинал так бешено крутиться, что казалось, сейчас пойдет в разнос. Тома ночи напролет сидел над ней, чистил, ремонтировал, но назавтра происходило то же самое.
Скоро начали пропадать костюмы и реквизит. Нет, их никто не крал. Просто в нужный момент оказывалось, что костюм Понтия Пилата исчез. Перерывался весь лагерь, все вещи, включая личные. Костюма не было. Он находился только на следующий день, когда снималась уже другая сцена. Один раз пропал ящик с копьями для римской стражи. Это было вообще какое-то наваждение. Огромный ящик, который был виден отовсюду и всегда, пропал как раз в тот день, когда снималась сцена несения креста на Голгофу. И тоже нашелся на следующий день.
Но самыми тяжелыми оказались съемки актеров и «актеров». Если профессионалы все-таки работали в полную силу, то собранные Джоном клошары в самые ответственные минуты выходили вдруг из повиновения. То кто-нибудь из них напивался до бесчувствия, то вдруг ни с того ни с сего начинал спорить с Джоном о каком-то пустяке, бросал все и уходил с площадки. То в один из дней они все вдруг решили, что им мало платят, и устроили забастовку. Начался настоящий скандал. Оказалось, что им платят ничуть не меньше, чем профессионалам. Тогда возмутились профессионалы. Почему, дескать, им платят столько же, сколько этим, с улицы?! Тео метался между теми и другими, что-то обещал, грозил, уговаривал… Но и это было еще не все. И актеры и «актеры» совершенно не понимали, чего от них хочет Джон. Они кривлялись, переигрывали, принимали «трагические» позы, чуть ли не рвали на себе волосы, а Джон просил их как раз об обратном. Они не могли его понять. И здесь труднее оказалось работать с профессионалами. У тех уже были свои любимые штампы, и при каждом удобном случае они извлекали их из своего актерского багажа на свет Божий.
С некоторых пор возле съемочной площадки снова стали появляться всадники, и снова с явно недружескими намерениями. Когда Бьерн снова отправился к аятолле, тот заломил такую цену за спокойствие, что Тео только за голову схватился, когда узнал об этом.
Бюджет трещал по швам. Люди начинали болеть от грязи и жары…
Но самое страшное было то, что Джон, хотя он и не видел отснятого, чувствовал, что фильм не получается. Ни разу он не был доволен тем, как прошла сцена. Разве что только тогда, когда собралась массовка.