— Ты платишь им мало?
— Я плачу им, как все. Даже больше. Но они считают, что я плачу им мало. Знаешь, теперь пошло это течение — профессиональные ассоциации. Большая сила. Чуть что — забастовка. Когда я начинал, они были как шелковые. Теперь приходит ко мне тот самый парень, помнишь, из Огайо, которого я по твоему приказу взял грузчиком, так вот он приходит и говорит — требуем повышения зарплаты, страхования, строительства дома для детей. Понимаешь, страхования они хотят!
— Да, тот парень мне сразу понравился, — улыбнулся Джон.
— Подожди, ты на чьей стороне, парень? — удивился старик.
— Я на своей стороне. Продолжай.
— Но и это еще не все. Теперь женщины требуют, чтобы я платил им наравне с мужчинами. Слышишь, Джон, где это видано?! И знаешь, чем больше я им плачу, тем хуже они работают.
— Мрак! Если все обстоит так плохо, почему бы тебе не бросить все? Денег теперь у тебя хватит на всю жизнь тебе и твоим детям. Хотя, прости, у тебя нет детей.
— Ты все шутишь. А мне не до смеха. Теперь еще повадились эти из благотворительных организаций. Помнишь, я тебе говорил про сиротский приют. Знаешь, сколько приютов я уже озолотил? Четыре! А они все идут и требуют. Не просят, Джон, а требуют.
— Я надеюсь, ты им не отказываешь? Кстати, мои средства полностью в твоем распоряжении.
— А ты думаешь, я выкрутился бы, если бы не пользовался ими? Только ты не волнуйся, у тебя на счету еще ого-го! В два раза больше прежнего.
— Да забери хоть все.
— Опять шутит! — развел руками Джон. — Но я что-то все о мелочах. Самое страшное, Джон, не рабочие, не налоги и не финансовый риск. Самое страшное, — старик понизил голос, — рэкет.
— Рэкет?
— Э-э! Ты отстал от жизни. Любой человек в Америке теперь знает это слово.
— И что оно значит?
— Робин Гуда знаешь?
— Благородный разбойник?
— Не знаю, как там насчет благородства, но разбойники они страшные. Джон, они обдирают меня до нитки. Они скоро пустят меня по миру с протянутой рукой.
— Ничего не понимаю. Ты что, носишь все деньги с собой?
— С собой я ношу двести долларов в мелких купюрах.
— Так как же они тебя грабят?
— Я сам отдаю им столько, сколько они попросят.
— Ничего не понимаю. А зачем ты им даешь?
— Они очень просят. Они так настойчиво просят, Джон, что нельзя не дать. Вдруг загорается склад готовой продукции. Или ломаются сразу все станки. Они умеют очень убедительно просить, Джон.
— Так они обыкновенные вымогатели. А ты говоришь — рэкет! Пойди в полицию.
— Да-да, с полицией они дружат крепко. Часто ко мне приходит именно полицейский.
— А ты не пробовал достать винчестер и всадить в кого-нибудь из этих Робин Гудов хороший заряд дроби?
— И пробовать не стану. Каждая дробинка обернется смертью для многих людей, которые работают у меня. Первая достанется мне.
— Ты говоришь опять страшные вещи, старик. Не может быть, чтобы на них не было управы.
— Вот за этим я пришел.
— Ты меня спутал с кем-то. Я не знаю ни одного вымогателя. Я знаю одного предателя, но он и сам себе не может помочь.
— Ты говоришь обо мне? Еще не забыл?..
— И никогда не забуду, старик.
— А знаешь, почему я тебе тогда отказал?
— Потому что ты трус.
— Правильно. Я трус. Я до смерти боюсь смерти, извини за каламбур. Я боюсь, что назавтра мои фабрики просто взлетят на воздух вместе с людьми. Я боюсь, в конце концов, что тебя «случайно» собьет автомобиль.
— И все из-за паршивого Янга? Из-за этого ублюдка?
— Из-за него тоже, Джон.
— Но с чего ты взял?
— Не с потолка. Думаешь, ты один такой умный? Пойди в полицию! Я тоже не дурак, Джон. Я нанял армию детективов. И они мне кое-что разузнали.
— Что Янг связан с вымогателями? Никогда не поверю. Это слишком опасно.
— Разве? Для него это не опасно, потому что это не главное дело его жизни. Так, мелочь, побочный промысел. Если для него это опасно, почему же никто его до сих пор не посадил? Да это даже и не такой уж большой секрет. Янг делает эти дела и не особенно скрывается. А ты хочешь, чтобы я пошел в полицию, которую он купил или запугал, и сказал им — эй, ребята, хватайте вашего благодетеля! Вам за это будет почет! Ты этого хочешь, наивный человек?!
— Если бы мы с тобой заявили на Янга в полицию, никто бы не посмел его защищать. Понимаешь, он стал бы опасен и не нужен, как яичная скорлупа. Не нашлось бы ни одного даже самого продажного полицейского, который сказал бы — пошли вон, я не посажу преступника.
— Конечно, потому что мы с тобой не успели бы дойти до полицейского участка.