Он возвращался как раз той дорогой, которой когда-то убегал из дома. Теперь это бегство казалось ему далеким и немного смешным приключением. Детским, наивным, несколько экзальтированным. Сегодня он поступил бы совершенно иначе.
Впрочем, Джон сегодня многое сделал бы иначе, чем вчера. Все. Уже буквально на следующий день он смеялся и даже злился на себя вчерашнего, а на следующий день — то же самое. Если кто-то утверждает, что человек полностью становится самим собой уже к восьми годам, то к Джону это относилось в самой малой степени. Джон менялся каждый день, стремительно и безостановочно, его характер, его убеждения, взгляды уже через неделю были неузнаваемыми.
У Джона не было привычек.
Как ни оттягивал он час возвращения, а брести бесконечно по зимним полям было невозможно, и Джон наконец ступил на порог родного дома.
И как только открыл дверь, все тревоги и предчувствия куда-то улетели, словно и не селились никогда в его душе.
В доме слышался гул многих голосов, смех, кто-то играл на рояле, слуги проносились по коридорам с подносами, множество верхней одежды висело на вешалке…
— Джон?! — остановилась черная служанка, чуть не выронив супник, дымящийся вкусным паром. — Боже мой! Вот радость-то! Миссис Скарлетт! Хозяйка! — закричала она.
Из столовой показалось сразу несколько лиц, на которых удивление и тревога моментально сменились радостью. К Джону бросились, стали обнимать, целовать, хлопать по спине, выкрикивать слова приветствия.
— Вырос! Возмужал! Окреп! — громко приговаривал Уэйд, сжимая брата в железных объятиях.
Мать с трудом пробилась через эту толпу знакомых и друзей, обняла Джона и сказала:
— Ну вот ты и дома. Это хорошо. Теперь наш праздник переменит повод. Мы празднуем возвращение моего сына! — обернулась она к гостям.
Джон невольно искал глазами в толпе, окружившей его, Билтмора, но того не было.
— Мама, ты прости, что я не сообщил…
— Какая ерунда! Ну-ка, быстро мыть руки и за стол! Бегом, сынок, мы ждем тебя.
С Джона мигом сняли пальто, забрали у него баул и даже палку бережливо поставили в угол.
«Что с ней случилось? — радостно думал Джон о матери. — Я не видел ее такой веселой с тех пор, как не стало отца. А такой молодой я ее не видел вообще!» Джона неприятно кольнула ревность к Билтмору, ведь ничем другим, кроме замужества, Джон не мог объяснить столь разительную перемену в матери.
— А что вы праздновали сегодня? — спросил Джон.
Какое-то неловкое молчание было ответом.
Первой нашлась мать.
— Ты в дороге перепутал дни, сынок. Мой день рождения не завтра, а сегодня.
Джон покраснел до корней волос. Ни про завтра, ни про сегодня он и думать не думал. Он вообще забыл, что у матери день рождения. И она это поняла. И она его простила и даже выручила.
— Мамочка, дорогая моя! — Джон обнял ее. — Ну, конечно. Дай я тебя поцелую. Нет-нет, мы не будем менять повода. Мы выпьем за мою мать, Скарлетт О’Хара, за женщину, которая дала нам жизнь и все в этой жизни.
От чувства стыда Джон говорил неловкие слова, какие-то вымученные, но никто этого, слава Богу, не заметил.
Расспросы и воспоминания начались сразу же. Джон и представить себе не мог, что у каждого сидящего за столом осталась о нем память. Эти люди, оказывается, следили за его жизнью в Нью-Йорке, читали его статьи, даже многие ездили в Атланту, чтобы посмотреть его фильм. А он, честно говоря, о многих из них попросту забыл. Да, это будет ему хорошим уроком.
Джон не решался спросить, но Скарлетт, словно угадав его мысли, сказала:
— Тим не успел. Он приедет только через два дня.
— А где Дост? — спросил Джон про адвоката, всегдашнего гостя на таких торжествах.
— Дост в Вашингтоне. Тим взял его с собой. Кажется, у Доста теперь будет головокружительная карьера.
— Я слышал, у вас прибавление семейства, — сказал Джон Уэйду. — Как назвали девочку?
— Кэрри, — ответила Сара, смутившись.
— Красивое имя, — сказал Джон.
— Мы хотели назвать Скарлетт, но мать — ни в какую! — засмеялся Уэйд.
— Еще чего?! Я буду смотреть на красотку, которая во всем лучше меня и носит мое имя? Да я сойду с ума от зависти к ее молодости! — засмеялась мать.
— Ты выглядишь прекрасно, — сказал Джон. И это было чистой правдой.
— Я знаю, сынок, — улыбнулась мать. — Этому есть причина. Но только — тш-ш… Потом.
Застолье стало рассыпаться, потому что люди разбились на группки и обсуждали свои дела. Общий разговор прекратился, чему Джон был рад, ему не очень нравилось внимание к собственной персоне. Ему хотелось побыстрее сесть с матерью в кабинете и поговорить по душам.