— …Это какое-то наваждение, — говорила соседка Джона своей подруге. — Они каждое воскресенье отправляются на эти прогулки.
— Мой муж тоже ездил, — отвечала подруга. — Ли, ну-ка сам расскажи, что там было?
— …Я против строительства дорог, — говорил джентльмен, который сидел напротив Джона, нескольким слушающим его дамам. — Видел я эти автомобили. Игрушка. Они никогда не приживутся у нас.
— …Нет, я считаю, что для них надо строить отдельную школу, — убеждала своего собеседника — старого доктора молодая леди в пунцовом платье. — Для их же спокойствия.
Джон слушал обрывки этих разговоров, и покой опускался на его душу. Ничего здесь не изменилось. Те же разговоры велись и два года назад, и пять, и десять… Да, появились новые слова, но убеждения людей остались прежними. Эти убеждения менялись очень медленно, если менялись вообще. В них и была опора стабильности, здорового консерватизма, на котором зиждилась вся американская жизнь. Нет, в Гражданской войне Юг не был побежден. И Север не победил. Были какие-то бои, какие-то походы… Но разве коснулось все это жизни этих людей? Они по воскресеньям по-прежнему ходят в церковь, они устраивают милые семейные праздники, они любят своих лошадей, они отправляют детей к теткам на каникулы, они женятся и рожают, они работают тяжело и по вечерам считают свои сбережения… Да, где-то там происходит что-то, но все это так далеко, что не кажется им правдой. Ведь не верят же они романам, которые иногда читают. Нет, это придуманная жизнь. А настоящая — здесь. Когда заболела корова, когда понижается цена на хлопок, когда сгорел сарай у соседа, когда Сью сбежала с заезжим хлыщом, а потом вернулась с ребенком. Вот эти события для них важнее всех мировых катастроф. Они не смогут показать на карте Европу, Азию или, более того, Антарктиду. Они и Америку-то не найдут. Они не знают, что в Париже все поголовно говорят по-французски, а пицца пришла из Италии. Но они замечательно знают свой двор и свой дом и содержат все это в порядке и достатке. Их не волнуют импрессионистская живопись или бунты в Индии. Но они стараются украсить свою церковь и поставить громоотвод на свою крышу.
Кажется, что настоящая жизнь проходит мимо них, не касаясь своим горячим дыханием их домов и пастбищ. Но, может быть, только благодаря им люди в Нью-Йорке и Вашингтоне, в Бостоне и Сан-Франциско, во всех больших городах мира могут не думать о еде и тепле, а могут ходить в театры и на политические собрания, выпускать газеты и думать о будущем мира, писать картины и философские книги…
Джон сам удивился этим своим мыслям. Ведь совсем недавно он называл этих людей мещанами, обывателями, презирал их и бежал от них.
«Наверное, я становлюсь терпимее, — думал он. — А вот хорошо это или плохо? Совсем другой вопрос».
В тот вечер поговорить с матерью не удалось. Гости разошлись поздно, Скарлетт и Сара помогали слугам убирать со стола. Скарлетт терпеть не могла беспорядка. Джон поговорил с Уэйдом, но так, на общие темы, а потом отправился спать.
Уже когда глаза его слипались, а тело, словно вдруг потеряв вес, уплывало в теплую темноту, он вспомнил о предчувствиях, которые томили его по дороге домой. Вспомнил и улыбнулся — и предчувствия обманывают нас…
Утром, когда Джон проснулся, матери уже не было дома, она ушла по делам и за покупками.
Джон с Уэйдом запрягли лошадей и поехали кататься.
— Как идут дела, Уэйд? — спросил Джон, когда лошади сменили рысь на спокойный шаг.
— Было совсем плохо, Джон, но сейчас лучше.
И Уэйд подробно рассказал Джону о заезжем проходимце, который чуть было не посадил его в тюрьму. Рассказал и о том, как Билтмор взялся распутывать это дело и успешно справился.
— Знаешь, Джон, я относился к нему поначалу очень настороженно. Мне непонятно было, как это мать может забыть отца и приветить кого-то другого.
— Я тоже так думал, — признался Джон.
— И я думаю, Билтмор догадывался об этом. Знаешь, он не пытался умилостивить меня, не лез в друзья, не заискивал. Он вел себя во всех отношениях достойно. Но не это самое главное — посмотри, как помолодела мать.
— Да, ее просто не узнать.
— Мы-то с тобой не могли ее так осчастливить, а Билтмор смог. Поэтому я теперь отношусь к нему с огромным уважением.
— Он завтра приезжает?
— Да, и я хочу дождаться его. Он сообщил, что проходимца поймали и теперь будут судить. Мне охота узнать подробности. Ведь я этому Стенсону доверял, как самому себе…