— Это не колбаса, а паровоз.
— А почему тогда от нее идет запах?
— Это не запах, а дым из трубы.
— Нет-нет, не спорь со мной. Я сейчас приготовлю тебе что-нибудь поесть. Правда, такой колбасы здесь не достанешь…
Первый встреченный ими крестьянин, рассмотрев рисунки, долго думал, а потом кивнул и жестом пригласил молодоженов следовать за собой.
— Он ведет нас в паровозное депо, — сказал Бьерн.
— Нет, он нас ведет в коптильню.
Крестьянин долго вел их куда-то в гору, пока они не оказались перед входом в пещеру.
— Ну, что я говорил! Это телефонная станция!
Крестьянин заглянул в узкий черный проем и что-то крикнул.
Из пещеры долго не было никакого ответа.
— Повреждение на линии, — сказал Бьерн. — Придется посылать телеграмму.
И в этот момент из пещеры вышел бледный, седой, одетый в рубище старик.
Крестьянин что-то стал говорить старику, тот кивал, слушая и поглядывая на Бьерна.
— Вы говорите по-английски? — вдруг спросил он.
Если бы Бьерн и Диана увидели, что старик полетел по воздуху, они удивились бы меньше.
— Г-говорим, — заикаясь, ответил Бьерн.
— Этот крестьянин рассказывает про какие-то рисунки, которые вы ему показывали.
— А! Это была шутка, — растерянно улыбнулся Бьерн. — Мы с женой поспорили, что на земле не осталось места, где бы не видели паровоза и телефона.
Бьерн достал лист и показал старику.
— Да, такое место найти трудно. Но вы попали в точку. Этот крестьянин не знает ни того ни другого.
— А вы художник?
— Так, иногда. Меня зовут Бьерн Люрваль. А мою жену Диана Уинстон.
— Уинстон? Лорд Уинстон не ваш отец?
— Да, сэр. Вы его знаете?
— Только слышал.
— Так вы из Англии?
— Как верно заметил ваш супруг — иногда. Наверное, вас мучает любопытство?
— Не то слово, сэр. Я чуть язык не проглотил, когда услышал, что вы обратились к нам по-английски.
— Минутку, — сказал старик. Он обратился к крестьянину, который все это время стоял рядом. Видно, он объяснил ему, чего хотели от него эти господа. Крестьянин заулыбался, снял шляпу, поклонился и ушел.
— К себе я вас не приглашаю, — сказал старик. — Нам будет тесновато в моей обители. Но мы можем побеседовать здесь. Зовите меня Серафим.
Он присел на камень и жестом предложил молодоженам тоже садиться.
— Если вы сейчас скажете, что вы отшельник, я посчитаю, что это дурная шутка, — сказал Бьерн.
— Почему?
— Потому что не так давно я разговаривал с кардиналом Франции, и мы как раз говорили об отшельниках. Такое совпадение…
— Думаю, это не совпадение, — загадочно сказал старик. — Мне не нравится слово «отшельник», куда больше годится — «пустынник». Но дело ведь не в названии.
— Это так странно, — сказала Диана. — Я слышала о таких людях… И всегда думала, что они из простонародья. А вы, как я понимаю…
— Нет-нет, я не из дворян. Я тоже из простонародья. Хотя, согласитесь, это условное деление людей.
— Разумеется, — сказала Диана. — Но все же…
— Как хорошо, что вы пришли сюда, — сказал старик. — Вы оба так молоды и насмешливы, что я невольно вспомнил себя в таком же возрасте.
— Ну, сказать про меня, что я молод… — улыбнулся Бьерн.
— Не кокетничайте. Вы молоды. Впрочем, возраст ведь не имеет значения. Знаете, я был таким же скептиком, как и вы. Хотя нет, боюсь, я был еще большим. Если бы кто-нибудь в мои светские тридцать лет сказал мне, что я стану пустынником! Правда, ни у кого и мысли такой не возникло.
— А знаете, мне вот все равно кажется, что во всем этом есть какая-то неправда, — сказал Бьерн. — Диана не зря сказала про простолюдинов. Для них, мне кажется, метаморфозы такого рода естественны.
— Почему?
— Аскетичная жизнь, отсутствие информации, наивная вера… Вы меня понимаете?
— Ошибка! Эти люди и так близки к Богу. Он не призывает их к служению. Ведь он ловец душ заблудших. Действительно, что-то здесь кажется слащавым, «романтичным», экзальтированным. Но вы видите только результат. А это путь. Это тяжелый и благотворный путь. Дай Бог мне силы и времени дойти его до конца. Согласен, кажется невозможным уйти от мирских дел, наслаждений, мыслей, от светской мудрости… Всего этого так много! Оно кажется таким единственным. Но если только на секунду представить себе, что есть другие заботы, мысли, мудрость и даже наслаждения… Нет, я не могу объяснить. Слово изреченное есть ложь. Потому что оно не в силах вместить мысль.