Бо это все надоело, он просто запретил открывать кому бы то ни было, отключил телефон и начал срочно искать другую квартиру. И вот он ее нашел. И вот он переезжал. Вещи уже были погружены и даже отправлены в новый дом, но Бо не торопился ехать вслед за ними. Он еще раз решил пройти по комнатам и чуть-чуть погрустить о былом.
По квартире валялись ненужные бумаги, обрывки газет, кое-где стружка, в которую упаковывали посуду; целый тюк старых вещей Бо был приготовлен для Армии спасения. Грусти не получалось. Бо было весело. Он вообще легко расставался с прошлым, с людьми, с городами, театрами, актерами. Впрочем, так же легко сходился. Поэтому он просто присел на подоконник и поболтал ногами. Сюда он больше не вернется. И слава Богу.
И в этот момент Бо увидел на полу кусок телеграфного бланка и слово на нем — «ДЖОН…»
Остального не было. Бо не помнил, чтобы он получал нечто подобное. Интересно, о каком Джоне шла речь? Он на своем веку повстречал не менее сотни Джонов. Знаменитых и богатых, милых и злобных. Со многими у него были дела. У него был даже двоюродный брат Джон, но вот о ком из них шла речь?
Бо повертел в руках обрывок, поискал рядом другие куски телеграммы, но, конечно, не нашел.
«Надо будет обязательно написать Скарлетт, — почему-то подумал он. — Интересно, как у нее дела?»
Обрывок он бросил на пол и, не оглядываясь, вышел из дому.
Репортер Найт
Джону выдали велосипед.
Это была производственная необходимость. В один день ему приходилось делать такие концы, что без велосипеда он бы никак не поспел. Правда, с велосипедом тоже была поначалу морока. Этот аппарат оказался поноровистее некоторых необъезженных скакунов.
Джон, которому все давалось, в общем, легко, решил брать быка за рога, но уже через два дня боялся даже подходить к велосипеду. Столько шишек, синяков и ссадин было у него. Велосипед никак не хотел ехать, а норовил все время упасть. Когда, наконец, Джон научил велосипед ехать, тот поставил своей задачей натыкаться на все мусорные баки, телеги, автомобили, бордюры и деревья.
Несколько раз Джон свалился с велосипеда основательно. Пару дней он попытался поработать собственными ногами, но никуда не успел. Тогда он снова взялся за кривые ручки. И упорство-таки было вознаграждено: Джон приручил железного коня.
Если бы не проблемы с велосипедом, Джон мог бы назвать себя почти счастливым. Он работал в газете. Посыльным. В табели о рангах, которую, правда, составил сам Джон, его должность шла сразу же за должностью репортера. Он гонял по самым неожиданным местам, встречался с самыми неожиданными людьми и узнавал все новости первым. Его посылали с рукописями и фотопластинками, с приглашениями и телеграммами, он возил сэндвичи дежурившим в засаде репортерам светской и криминальной хроники, он вручал гранки статей видным ученым и политическим деятелям.
Теперь мир открылся для него с еще одной прекрасной стороны — бурлящий, кипящий, напряженный, искрящий, неспокойный и захватывающий мир новостей.
Почему-то в редакции его имя не прижилось. Все звали его не Джон, а Бат, сокращая его фамилию. Даже это Джону понравилось. И конечно, он сразу же влюбился в неспокойное племя газетчиков. О! Что это были за люди! Какие это были люди! Джону казалось, что это были рыцари, невидимки, ковбои, детективы, философы, поэты, политики, трудяги, и все в одном лице.
Теперь и к артистам Джон относился спокойно: они были просто представителями одной из многочисленных профессий.
А были профессии куда более интересные, чем актер. Скажем, строители-высотники. Этих парней набирали исключительно из индейцев племени навахо. Как-то так были устроены эти парни, что совершенно не боялись высоты. Тогда Нью-Йорк только начинал строить небоскребы. И эти угрюмые люди с заплетенными косичками переходили со стены на стену по тонкой балке, даже не балансируя руками, словно по доске переходили через лужу. У Джона, который как раз помогал фотографу, заныло под ложечкой, когда он только глянул с этой высоты вниз, а парням хоть бы что.
Статью, правда, не напечатали. Репортерам не удалось выжать из высотников ни слова. На все вопросы они отвечали односложно — «да» или «нет». Причем и этого ответа приходилось ждать минут по двадцать.