— И что ты решил? — спросил Найт на прощание.
— Я уезжаю, — сказал Джон.
— Ну и дурак.
— Сам дурак.
— Прощай.
— Прощай.
Джон не без усилия попал ключом в замочную скважину и отворил дверь.
— Эй! — крикнул он вслед уходящему Найту. — Ты так и не ответил на мой вопрос — кто?!
— Ответил, — не оборачиваясь, сказал Найт.
Тим Билтмор
Скарлетт отправилась домой на следующий день после того, как проводила Джона.
Она сделала это поспешно, никого не предупредив, словно бежала с места преступления.
«Да, наверное, я действительно преступница, — думала она, когда поезд отходил от перрона вокзала. — Как это называется в юриспруденции? Неумышленное преступление. То есть не запланированное, совершенное под влиянием мгновения, но от этого не менее опасное. Да-да, все так. Не менее опасное…»
Проводы Джона были очень грустными. Сын молчал всю дорогу до порта и, как только прибыли, сразу же поднялся по трапу, бросив на прощание:
— Счастливо оставаться.
Скарлетт не ушла. Она ждала, когда пароход отойдет от причала, в надежде еще раз увидеть Джона. Но он не вышел на палубу, как большинство отплывающих.
Корабль отплывал медленно, и Скарлетт до боли в глазах всматривалась в людей, которые махали провожающим руками и кричали что-то, чего разобрать было нельзя из-за низкого протяжного гудка парохода.
Джон так и не появился.
Она знала причину такой холодности сына, она и сама винила себя, может быть, куда больше, чем Джон. Именно поэтому она села в поезд и, как преступница, бежит из Нью-Йорка.
Наверное, это случилось тогда, когда она сидела рядом с Тимом за столом на том самом приеме. Она с удивлением и некоторым испугом вдруг почувствовала себя неловко. Она давно уже не обращала внимания на то, как смотрят на нее мужчины, не говоря об остальных. Это когда-то в молодости ей было важно выглядеть в глазах окружающих красивой, независимой, изящной. Потом это волновало ее все меньше. А с некоторых пор любое общество, любые взгляды были ей безразличны. Нет, это вовсе не означало, что она могла кое-как одеться, кое-как причесаться, что она совсем не следила за модой. Но все эти приятные женские хлопоты отошли на второй план и приобрели совсем иную окраску. Так было принято. Это было прилично. Пожалуй, только одно ушло из ее облика безвозвратно — небольшая доля кокетства.
И вот теперь она вдруг почувствовала себя неловко в этом темном и наглухо закрытом платье, с гладкой аскетичной прической, со скромными маленькими сережками. Она тогда посмотрела на свои руки. Как давно она не приводила их в порядок. То есть она, конечно, стригла ногти, но раньше руки ее являлись как бы маленьким произведением маникюрного искусства, а теперь были просто аккуратными руками обычной медсестры.
А ей почему-то хотелось нравиться. Именно нравиться, а не быть просто приятной собеседницей. От этого желания Скарлетт чуть в голос не расхохоталась над собой.
«Старуха, — сказала она себе, — что с тобой случилось? Ты совсем свихнулась на старости лет?»
Но самоирония не помогла. Все равно ей хотелось нравиться.
Она видела, что и другие дамы в доме Билтмора не лишены этого желания. Их строгие платья тем не менее были украшены этой легкой женской игрой. Они носили красивые броши, колье, бусы и серьги. Кое-кто рискнул даже на небольшое декольте. Ну и уж конечно, все красили губы и подрисовывали глаза.
Скарлетт раньше не обращала на это внимания. Сразу же после смерти Ретта ей казалось кощунством выглядеть красивой и привлекательной, но потом это превратилось в привычку. И теперь ей за эту привычку стало неловко.
«Да ведь я, черт возьми, женщина, как-никак! — думала она. — Почему я должна смеяться над этим? Возраст? Но, кажется, французы говорят: женщине столько лет, на сколько она себя чувствует!»
А Скарлетт никогда не чувствовала себя старухой. И была в этом абсолютно права. Она сохранила и гибкий стан, и пышные малоседеющие волосы, морщины не избороздили ее лицо, хотя возле глаз и появились тоненькие лучики, но они скорее намекали на аристократичность. Никто и никогда не дал бы Скарлетт ее лет. И ведь она ничего особенного не предпринимала для этого.
И еще на том приеме она безошибочно угадала, кто явился причиной всех этих перемен в ней.
Билтмор. Тимоти Билтмор, конгрессмен, джентльмен, вдовец.
Она почувствовала эту тягу сразу же, как только они поздоровались у двери. И потом, когда оказались за столом рядом, она уже считала, что так и должно было случиться.