Розмари понимающе кивнула.
— А через несколько дней он мне позвонил, пригласил сюда, в офис, и предложил работать на «БД» — секретарем с перспективой повышения. Мы сблизились… сначала были на равных, а через несколько дней… правильнее сказать — ночей, он меня совершенно подчинил. Ты даже не представляешь, какой это потрясающий любовник!
— Да, — сказала Розмари. — Конечно, не представляю, я же его мать. Не представляю. Нет.
— Я это в общем смысле слова. — Джуди наклонилась к Розмари. — В моей стране женщин так воспитывают, что они всегда готовы пооткровенничать друг с дружкой на интимные темы. У меня две замужние сестры, да и девчонки, с которыми я в колледже жила в одной комнате, обожали поболтать о своих сексуальных делишках. И хотя сама я знала до Энди только одного мужчину, некоего субъекта по имени Натан — его хвалить совершенно не за что, — известно, что мужики в постели больше думают о своем удовлетворении, чем о партнерше. Так ведь и женщины этим грешат, когда приближается климакс, n'est-ce pas?[6] Разве не все мы целиком отдаемся исключительно своему растущему возбуждению?
Розмари кивнула.
— А вот к Энди это не относится. — Джуди горестно вздохнула. — Такое впечатление, будто часть его сознания постоянно контролировала себя, постоянно заботилась обо мне, о моих желаниях и ощущениях. А теперь о ее желаниях он заботится, о ее мерзких чувствах. И я не в силах это вынести!
— Чьи желания и чувства? — спросила Розмари. — О ком ты говоришь?
— О женщине, с которой он сейчас в Риме! — вскричала Джуди. — И с которой собирается лететь в Мадрид. О его новой любовнице! Он с нею был после того ужина в День Благодарения, когда я всю ночь прождала его звонка! Повез ее вместо меня на уик-энд! У него есть другая, я знаю! Розмари, чем еще можно объяснить, что за восемь дней и ночей я не услышала от него ни слова, ни единого словечка? Чем?
С минуту Розмари безмолвствовала, затем пожала плечами:
— Ну…
— И ведь это еще не самое худшее. — Джуди тяжко вздохнула, сокрушенно покачала головой, искоса глянула на Розмари. — Он меня втянул… в дела, о которых я и не подозревала…
— Сейчас же прекрати! — Пальцы Розмари сдавили ей запястье. — Не желаю слышать подробностей. Ты расстроилась без причины. В Мадрид он не летит — сокращает турне, потому что очень соскучился по кому-то из живущих здесь. Сам вчера утром мне об этом сказал.
— Правда? — Джуди недоверчиво посмотрела на Розмари.
Та кивнула:
— Да. Завтра вернется. И я нисколько не сомневаюсь, что он тебе позвонит. И ты не сомневайся. А что до сих пор не звонил — уверена, на то была серьезная причина.
— О, Розмари, ты правда так думаешь? Или только пытаешься меня успокоить? Розмари улыбнулась:
— Джуди, я ведь мама Энди. С чего бы я стала тебе лгать?
Джуди кивнула и тоже улыбнулась:
— Да, да. Спасибо, Розмари. Спасибо! — Она вытерла слезы, всхлипнула, тряхнула головой. — Ты только взгляни на меня! Ведь я была интеллигентной, одаренной женщиной, занималась серьезным делом, а теперь вся жизнь под откос… Дура плаксивая…
Розмари похлопала ее по руке и встала с дивана.
— Ничего, давай-ка по новой начнем.
— Нет! — Джуди вскочила на ноги и шагнула к ней. — Это будет несправедливо, у тебя же сто очков! Восстановить ходы проще простого: ты «нервничала», меня «сглазили», и ты оказалась «хитрее».
Розмари села за стол и отрицательно покачала головой:
— Нет, милочка. По новой. Я настаиваю.
— Ладно, только начинаешь ты. Когда они набрали косточек в лотки, Джуди спросила:
— Ты и в анаграммах сильна?
Розмари вспомнила, как за несколько недель до родов она передвигала косточки вперед-назад между Стивеном Маркато и Романом Кастиветом, сознавая при этом, что подружившийся с ними сосед — сын Адриана Маркато, жившего в Брэмфорде сатаниста девятнадцатого века.
— Вполне.
— В ночь Благодарения, в ожидании звонка от Энди, — сказала Джуди, — я решила наконец анаграмму из тех, что называют «убийцами времени». А до этого больше года мучилась с нею в поездах, автобусах и залах ожидания. — Девушка глубоко вздохнула, провела рукой по волосам. — Впрочем, не очень-то щедрое вознаграждение.
— Похоже, она и впрямь убийственная. — Розмари полезла в кошелек за буквами.
— Так о ней в книжке сказано. Анаграмма такая: "roast mules»[7]. R, О, A, S, Т, — произнесла Джуди по буквам и перевернула песочные часы. — М, U, L, Е, S. Из этого надо вылепить простое английское слово из десяти слов. Совсем простое, чтобы даже пятилетние дети знали.
Со щелчками передвигая косточки в лотке, Роз-мари пообещала:
— Я ею попозже займусь.
— Ответ не скажу, даже не проси. Я в таких делах неумолима. А решать с помощью компьютера — нечестно.
— Да я и пользоваться-то им не умею! — воскликнула Розмари. — Хотя с удовольствием научилась бы. Великолепная штуковина! Кто мог ожидать, что компьютеры станут такими маленькими и дешевыми? Раньше они целые комнаты занимали. Ладно, начали игру.
Глава 9
Он подарил ей ангела — курчавого паренька с лирой, книжкой и парой очаровательных крылышек. Белый ангелочек полусидел-полулежал, уютно вписавшись в рельеф глазурованной терракоты.
— «Майолика Андреа», — пояснил Энди. — Примерно тысяча четыреста семидесятый год.
— Боже мой! — Она пожирала восхищенным взором подарок, покачивала его в руках, как младенца. — В жизни не видела такой красивой вещи!
— Называется «Энди».
Улыбаясь, Розмари встала на цыпочки и поцеловала сына в щеку.
— Спасибо, милый. Спасибо! — И легонько, очень легонько чмокнула майоликового Энди. — Мой прекрасный ангел Энди. Я в восторге! Какой ты славный, так бы и съела! — И снова — поцелуй, легкий, как прикосновение пера.
Только в понедельник, за поздним завтраком, им удалось наконец встретиться. В аэропорту Энди прошел через выход для особо важных персон в сопровождении двух пожилых мужчин: китайца и француза. По-видимому, в полете у них был затяжной спор, они все еще оживленно беседовали по пути к лимузину. Возле машины Энди обнял мать, а обоим спутникам пожал на прощанье руку. Розмари и Энди полюбовались друг на друга, прежде чем сесть в автомобиль. По дороге они слушали записи оркестровой музыки пятидесятых и смотрели на рекламные плакаты — их в городе устанавливали с первого декабря. С плакатов лучезарно улыбался Энди, а строки под его портретом сообщали: «Здесь, в Нью-Йорке, мы зажигаем свечи в пятницу тридцать первого декабря, в семь вечера. Я люблю вас!"
Когда они выходили из машины на нижнем ярусе гаража, было два часа утра по римскому времени. Энди требовался отдых — как-никак, он преодолел несколько часовых поясов. Договорились вместе позавтракать.
Розмари с официантом перенесли на несколько футов столик для скрэббла, чтобы освободить местечко у окна для обеденного стола и стульев. Затем Розмари очень медленно, держа подарок в ладонях, как в чаше, подошла к столу и с величайшей осторожностью прислонила ангела к коробке со сластями, чтобы глазурованный Энди имел возможность видеть и сам был на виду.
Энди Кастивет Вудхауз сел, намазал булочку сливочным сыром и сказал:
— Превосходно выглядишь. Как раз такое неглиже я и рисовал в своем воображении.
— В одиннадцать тридцать у нас с Джо встреча в спортзале. — Розмари тоже села. На ней был розовый тренировочный костюм и теннисные туфли.
— У вас с Джо?.. Гм-м…
— Нам хорошо друг с другом. — Она расправила салфетку. — Я бы тебе посоветовала не совать нос в чужие дела, но вчера мы с Джуди играли в скрэббл, поэтому я лучше промолчу. Чего не станут делать индианки, особенно униженные, с разбитым сердцем! Наполняя матери чашку дымящимся кофе, Энди застонал.
— Нет, правда, тебе должно быть стыдно. — Вместо пальца она погрозила ему пакетиком с подсластителем. — Джуди очень хорошая девушка. А какой скрэбблист! Дважды меня разгромила, а ведь я игрок не слабый. Я, правда, отказалась от двух минут на раздумья, но это оправдание слабое. Завтра или во вторник у нас матч-реванш.