Бывший уездный городок встретил их запустением и безлюдьем. Разрушенный и сожженный в гражданскую войну, он так и не поднялся. Все здесь было убого и серо.
- А какое место было! Помнишь, Коля? - вздыхал Федор Борисович. Смотри, вот здесь карагачовый парк был, а сейчас пустырь. Кусочек степи. Узнать трудно.
- Да-а, - тянул Скочинский, узнавая и не узнавая знакомые раньше места.
Одна Дина глядела на все большими восторженными глазами, по-прежнему была малоразговорчивой и отвечала односложно, когда с нею разговаривал Федор Борисович.
Аркадий Васильевич, провожая, дал им адрес своего знакомого аптекаря из казаков - Евлампия Харитоновича Медованова. К нему они и заехали.
Медованов, уже немолодой казак, похожий бородой на кержака, встретил приветливо, просил располагаться, как у себя дома. Но Федор Борисович поблагодарил и сказал, что поселятся они в палатке, им бы только пока, на первое время. И попросил помочь разыскать Ибрая. Евлампий Харитонович свел Дунду в караван-сарай, где обычно останавливались приезжающие в город степняки. Стали наводить справки, знают ли они такого. Оказалось, знают. Более того, его и искать не надо было. Ибрай работал в местной промысловой артели по заготовке пушнины. Обрадовались несказанно. Ибрай мог помочь не только купить лошадей, но быть и проводником.
По адресу отправились втроем. Помощь Медованова больше не была нужна. Ибрая отыскали в "Заготпушнине". Он просушивал на солнце шкурки, заботливо оглаживая каждую рукой. Тут же, прямо на траве, лежало несколько шкур лисиц, двух рысей с кисточками на ушах, три волчьих и одна барсучья. Все остальные были мелкие: горностаевые, кошачьи и больше - сурчиные.
Ибрай долго смотрел из-под наплывших на глаза век, оглядывая посетителей и, видимо, принимая их за агентов по заготовке пушнины, а потом поднял руки и крикнул:
- Ой-бай! Совсем старый стал! Лучшего своего гостя не признал! Неужели жолдас Дундулай?
- Он! Он! - воскликнул, смеясь, Федор Борисович.
Они обнялись.
Ибрай и в самом деле постарел. Черты лица расплылись еще больше, он несколько обрюзг, стал медлительней, очевидно, от покойной жизни. Радостный, словоохотливый, он повел их к себе в дом. Небольшая мазанка с плоской глиняной крышей стояла неподалеку от заготпункта. В крохотном дворике за низеньким дувалом просушивалась на куче карагача постель: кошмы, подушки, одеяла, два тканых коврика. В сторонке стояла летняя печурка с вмазанным казаном, тут же на кольях висела кухонная утварь. Возле печки возилась сердитая по виду, средних лет казашка в широком засаленном платье с серебряными монистами.
- Это моя жена, - пояснил Ибрай, немного сконфузясь. - Что поделаешь? Надо. Бала, сын, сиротой рос. Догляд нужен.
Федор Борисович и Скочинский понимающе кивали.
Ибрай что-то быстро и требовательно сказал жене. Та поклонилась гостям, но хмурое выражение с ее лица не сошло. Однако хозяйка оказалась расторопной. Быстро внесла в прохладную комнату с земляным полом нагретые солнцем кошмы, набросила на них один из ковриков и застелила скатертью.
Ибрай пригласил садиться. Мужчины, не задумываясь, подломили под себя ноги, крест-накрест, Дина же в не решительности стала оглядываться, не зная, как сесть, в какой позе. Ибрай, поняв ее смущение, с деликатным молчанием протянул плисовую подушку на вате. Дина села, подогнув ноги в одну сторону, одернула юбку на округлившихся коленях. Хозяйка еще принесла подушек, и гости разместились удобно. На скатерти появился поднос с чайником и четыре пиалы. Потом баурсаки4, ломтики овечьей брынзы и канифольного цвета кусочки варенного в молоке сахара. Затем хозяйка принесла и самовар, большой, ведерный, желтой начищенной меди. Села у самовара и стала разливать пахучий чай, наливая его в пиалы малую малость. Федору Борисовичу и Скочинскому это было знакомо: горячий чай в малых дозах не обжигал губ и полностью сохранял духовитость и вкус.
- А где же сын? - спросил Федор Борисович.
- В школе гуляет, - ответил хозяин с гордостью. - Шибко грамотный стал.
- Какая же теперь школа? Лето.
- На экскурсию пошел. В горы. Учитель повел. Хороший учитель. Много разного ума дает. Моего сына хвалит больше всех...
Бесстрастная, неулыбчивая казашка нахмурилась, молча посмотрела на Ибрая. Тот осекся, замолчал, потом стал спрашивать, где и как это время жили его друзья. Федор Борисович и Скочинский не торопясь, как и положено было в застольной беседе, рассказывали.
- Значит, ученые люди стали? Хорошо, ах, хорошо! - покачивал Ибрай головой, на которой уже четко пробивалась ржавая седина. - Я шибко завидую ученым людям. Больно охота, чтобы сын тоже ученый стал...
Жена опять нахмурилась, губы сердито зашевелились.
- Айтма! - резко сказал хозяин. Настроение у него было явно испорчено. - Айда бар, махан кирек!5
Хозяйка, только подливавшая чай гостям и мужу, сама не пила. Получив приказание, встала и вышла.
- Вот шайтан баба! Мыстан6, - проворчал он ей вслед. - Так все хорошо. Хозяйка да, хорошая, жена хорошая, а вот малайку не любит. Наверно, гонять надо...
- Ну зачем же гонять? - улыбаясь, рассудил Федор Борисович. - Надо внушить: ребенок, мол, сирота, ему нужна мать. Кто же о нем побеспокоится?
- Ой! - Ибрай безнадежно махнул рукой. - Я так много ей калякал. Не понимает. Сперва вроде хорошая была, а потом сдурела. Своего дитя нет. Рожать не может. Кто виноват? - говорил он отрывисто и возбужденно.
Когда мясо было подано и хозяйка удалилась, соблюдая обычай, разговор снова обрел спокойный, уравновешенный характер.
- Ибрай-ага, - сказал Федор Борисович, - хорошее угощение располагает к хорошему разговору. Мы сюда приехали по важным делам. Наша экспедиция научная. Мы едем в горы, чтобы там изучать жизнь зверей и птиц. Нам потребуется знающий эти места проводник. Потребуются лошади и под седло и под вьюки. Вы здесь всех знаете. Помогите, пожалуйста.
- Лошадей много надо? - спросил Ибрай.
- Три под седло да столько же под вьюки.
- Куда ехать будешь?
- У вас есть гора Кокташ, - осторожно сказал Федор Борисович. - Вот туда и хочу ехать.
Ибрай коротко, но внимательно взглянул в лицо Федору Борисовичу. Однако и этого было достаточно, чтобы понять, что Ибраю известна легенда о Жалмауызе. И все же ответ прозвучал спокойно: