- Тут,- повторял он.
И вдруг Федор Борисович расхохотался. Наконец-то он понял, в чем дело. По поверью казахов, маленькая юркая змейка, называемая стрелой, будто бы пробивает человека насквозь. Причем это поверье держится стойко, хотя змея-стрела, в общем-то, безобидная тварь, укус почти безвреден. Однако казахи боятся ее хуже каракурта и скорпиона, потому что она действительно прыгает на человека со стремительностью настоящей стрелы. Вот этот толчок Кара-Мерген и принял за удар насквозь.
- Наверно, все-таки толстая одежда меня спасла, - говорил он.
...Первый же день начавшихся обследований принес ожидаемые находки. Сперва обнаружили вверх по ключу перевернутый и вросший в землю казан. Потом нашли жалкие остатки сгоревшей юрты. История, рассказанная некогда Ибраем, подтверждалась. Значит, где-то в кустах должны были еще лежать останки Урумгая. Десять лет - все-таки срок порядочный, и за это время могло вообще не остаться никаких следов от разыгравшейся здесь трагедии.
На останки Урумгая наткнулась Дина.
- Федор Борисович! Николай! Скорее сюда! - закричала она.
Все побежали к ней. В тамарисковых кустах, на маленькой проплешине, лежали кости человеческого скелета. Федор Борисович предусмотрительно заявил:
- Давайте внимательно все осмотрим, ничего не трогая, - и первым опустился на колени.
Неожиданно Дина обратила внимание, что трава возле скелета примята: отчетливо были видны две круглые ямки.
- Федор Борисович, посмотрите, - сказала она, - будто сидел кто-то...
Федор Борисович и Николай стали разглядывать оставленный кем-то след, щупали руками углубления. Трава была довольно плотной, хотя и невысокой. Вскоре Федор Борисович обнаружил длинный черный волос, внимательно рассмотрел его. То был волос с головы человека. Он дал посмотреть на него остальным, потом спрятал находку в записную книжку.
- Вот еще, обратите внимание, - сказал затем, - эта малая берцовая почти скрыта землей. И вот эти. А теперь взгляните сюда. Они вынуты и снова положены, но уже не так. Кто это сделал? Зверь?
- Ну а кто же еще?
- Не знаю. Но на зверя мало похоже. Может быть, тот, кто оставил эти следы. Видите, как будто сидел человек. К тому же человеческий волос...
- Он мог принадлежать покойнику, - проговорила Дина.
Федор Борисович улыбнулся.
- Вы, Дина, не наблюдательны. Казахи обычно стригут или бреют головы. Здесь кто-то другой был... Пожалуйста, занесите-ка все это в дневник. Только не пропускайте никакой мелочи. М-да, вот, значит, где нашел свой конец отец Садыка. А все-таки эти ямки... Действительно, как будто кто-то сидел...
Так, в раздумьях, догадках день и прошел.
Вечером, сидя у костра, тихо переговаривались, подытоживая сделанное за день. Опять подшучивали над Кара-Мергеном, которого чуть не пробила насквозь ок-джилан.
- Меня меховая куртка спасла, - упрямо продолжал он отстаивать невероятные способности маленькой змейки. - Куртки не было бы - пробивала.
Федор Борисович снова пытался объяснить, что это всего лишь поверье и что на самом деле змея-стрела для человека не опасна.
- А вот фаланг и скорпионов следует опасаться, - говорил он уже более для Дины, чем для других. - Всякой нечисти здесь предостаточно. Надо быть осторожней. Лезут даже под кошму, хотя те же казахи считают, что скорпион и фаланга боятся запаха овечьей шерсти.
- А помнишь, Федор, - сказал Скочинский, - как однажды к нам под попону что-то штук пять фаланг забралось. А мы тогда тоже верили, что попона или кошма верная от них защита.
- Это они от дождя скрывались. Фаланги не любят воды...
В этот вечер было решено, что назавтра рано утром Федор Борисович и Кара-Мерген поднимутся в горы. Охотник покажет место, где убил медведя. Потом все вместе начнут планомерный поиск.
10
А Хуги в это время сидел на сосне. Он провел уже на ней полдня, но волки и не думали снимать осаду. Более того, к ним присоединилась Хитрая. Полеживая неподалеку, они будто бы не обращали на Хуги никакого внимания. Лишь изредка, когда он шевелился, выбирая удобную позу, кто-нибудь из них поднимал пристальные глаза, смотрел спокойно и даже со скукой, потом снова прикрывал веки. Волки, казалось безразличные ко всему, просто подремывали в близком соседстве от Хуги. На самом деле наблюдение их было неусыпным.
К вечеру Длинноногий ушел. По-видимому, к логову. Бесхвостый и Хитрая остались.
Наступила ночь. В горах стало прохладно, со снежных пиков потянуло ветром. Хуги поеживался. И особенно было нехорошо оттого, что ветер качал сосну и надо было все время держаться. В темноте волчьи глаза горели яркими фиолетовыми огоньками. Продрогнув на ветру, чувствуя онемение в теле, Хуги наконец не выдержал осады и, набрав в грудь воздуху, протяжно и громко закричал:
- Хо-у-у-ги-и!
Это был призыв о помощи. Он звал Полосатого Когтя, который уже не раз приходил ему на выручку.
Волки внизу забеспокоились. Крик настораживал их и пугал. Они отвечали рычанием. Бесхвостый даже подошел к сосне и, вскинувшись на нее передними лапами, заскреб по коре когтями.
Хуги закричал опять.
- Р-р-р-р, - заворчал Бесхвостый, словно хотел сказать: молчи, мол, все равно никуда не денешься.
Ветер подхватывал крик и, дробя его, уносил куда-то.
Накричавшись до хрипоты, Хуги замолк. Полосатый Коготь на помощь не приходил.
К полуночи ветер стих. Стало теплее. Хуги клонило ко сну. Он давно привык ко всяким лишениям, которые попросту были его привычным образом жизни. Но сидеть на сосне и знать, что внизу стерегут волчьи зубы, было все-таки делом непривычным. Понадежней опутав ногами ствол дерева, прижавшись к нему, мальчик прикрыл глаза и стал чутко подремывать. Он не думал, чем все может кончиться. Сидел и ждал удобного момента, чтобы можно было покинуть свое убежище и спастись бегством. Это был обычный инстинктивный страх загнанного зверька, который может умереть в своем укрытии, но не выйти. Смерти он не боялся, потому что не знал ее, а знал только боль и берег себя от возможной боли, которую могут причинить волки. И все же чувства были до крайности напряжены. Поняв, что Полосатый Коготь не придет (иначе он бы уже пришел), Хуги перестал на него надеяться.
Перед утром он подремал еще, а когда рассвело, встал на сук, с хрустом потянув тело.
Звери недовольно ворчали, тоже потягивались, поочередно распрямляя то одну, то другую задние ноги и всласть позевывая. Однако пост оставлять не думали.