Сорокин уснул только на восходе солнца. И хотя сон был коротким, проснулся он бодрым. Поднявшись, первым делом спросил, вернулся ли Ильберс. Но того все не было. Арслан предложил идти на розыски.
— Нет, не надо, — ответил Сорокин. — Мы будем продолжать работу.
Позавтракав черствыми лепешками и разогретым мясом, напившись чаю, снова отправились в вырубки.
Однако к полудню ожидание достигло предела. Темп работы заметно снизился. Каждый волновался за ушедших товарищей. Вокруг вон какие каменные трущобы! Мало ли что может случиться!
Обед прошел кое-как, торопливо и скомкано. «Если Ильберс не вернется сегодня, — подумал Сорокин, — завтра с утра выходим на поиски».
И вот, когда солнце уже село и потухли тени, отбрасываемые скалами, кто-то радостно закричал:
— Идут! Иду-ут!
Все тринадцать человек высыпали навстречу. Сверху по тропе, проложенной по расселине, спускались четверо. Позади тащился Манул. Сорокин сразу подумал: «Ну, уж если собака устала, то что говорить о людях?»
Когда они спустились, их кинулись обнимать.
— Ну что?
— Как? Нашли?
Вопросы сыпались один за другим, а измученные люди лишь находили силы улыбаться и кивать.
Манул тоже, как сонный, подошел к хозяину, лизнул ему руку, вяло помахал хвостом и прилег рядом.
Ильберс кивнул на пса:
— Молодец он у вас, Яков Ильич. Помог нам обнаружить Хуги. Мы его наконец-то отыскали! И знаете где? В пещере Порфирового утеса. А теперь спать… Только спать… Подробности завтра.
Тот, кто знал, как выматывают горы, не удивился. До предела уставшему человеку не хочется ни есть, ни пить, а только приткнуться куда-нибудь и спать, спать, спать и спать. Ильберс и трое его товарищей могли бы и не спешить в лагерь, а отдохнуть на полпути, но они знали, что другие волнуются и ждут, что они в любой час, оставив работу, могут выйти на розыски.
Наутро всем стали известны подробности двухдневного поиска.
Блуждая по сыртам и альпийским долинам, Ильберс не сразу вышел к Порфировому утесу. Он все пытался найти след Хуги. Местами лежали огромные заплатки снега на молодой альпийской зелени, и на них-то четче всего бы отпечатался след. Они и были испещрены следами, но не человеческими. Вот прошел табунок маралов — глубокий след раздвоенного копыта, вот пробежала лиса, проложив прямую, как струна, цепочку отпечатков лап; вот прошел барс, оставляя на снегу круглые, словно блюдца, ямки следов. Иные следы были давними, другие совсем «теплыми». Кайм Сагитов, казах со вздернутыми ноздрями (он был завзятым лисятником), кидался чуть ли не ко всякому следу, щупал пальцами, осклабившись, говорил: «Нет, совсем старый» или: «Зверь только сейчас прошел, нас испугался». Но им нужны были следы не зверя, а человека, ставшего зверем.
Так и кружили весь день без толку. Ночевали без огня, чтобы не вспугнуть Хуги, ели всухомятку, запивая хлеб и мясо холодной ледниковой водой. Какой сон без тепла, на ветру? А рано утром опять на ногах.
И вот часов в одиннадцать утра, на пути к Порфировому утесу, Манул обнаружил вдруг волчьи следы — и не на снегу, а на траве. Коротко взвизгнув и натопорщив загривок, он пробежал несколько шагов и осторожно поджал хвост. Каим Сагитов пошел за ним и вскоре приметил четкий след, оставленный волчьей лапой. Усмехнулся, махнул рукой и вернулся назад.
— Каскыр прошел, — сказал он товарищам. — Жаль, что собака совсем не знает, чего нам надо.
Она и в самом деле не знала, кого ищут люди, но она уже видела Хуги, огромного голого человека, пахнущего зверем, и теперь, почуяв его след рядом со следом волка, испугалась. Она хотела, чтобы в этом разобрались люди.
— Манул, — тихо позвал Ильберс.
Собака послушно вернулась, но шерсть на загривке не опадала. Едва тронулись в другую сторону, Манул опять вернулся на прежнее место Тогда к нему подошли все вчетвером и увидели на мокрой короткой траве вмятину огромной босой человеческой ноги. Длина следа была более тридцати сантиметров. У Ильберса обрадовано заблестели глаза, а его спутники только немо переглядывались, качая головами. Веря ему и Сорокину на слово, они все-таки в душе сомневались в правдивости их уверений. Теперь доказательство было налицо. И они струсили, как Манул: шутка ли — попасть в лапы дикому человеку, у которого одна стопа больше чуть ли не в полтора раза, чем у каждого из них. Да такой дикарь в два счета расправится с пятерыми. Не будешь же в него стрелять? След был вчерашним. Хуги, видно, шел на охоту, а скорее всего, с охоты: уж очень глубоки были вмятины. Мордан Сурмергенов, славившийся в колхозе умением ловко и издалека набрасывать петлю аркана на скачущую лошадь, глядя на следы, раздумчиво проговорил: