В Питер я прилетел уже под вечер и взял такси. Ехать на автобусе или метро не хотелось.
В дом я зашел уже за полночь, а в два часа ночи меня разбудил телефон.
— Егорушка, приходи! Насте совсем плохо.
Сил совершенно не осталось, и я выпил две чашки крепкого кофе.
В голове прояснилось, но я знал, что за пару часов бодрости мне придется, потом расплачиваться.
Я опять вызвал такси. Пригодился телефон таксиста, который вез меня из аэропорта.
Пока мы ехали и он развлекал меня болтовней про погоду и ремонт его старой «Мазды», я думал о том, что же произошло. Ведь прошлый раз духи, казалось, оставили Настю в покое. Я сделал всё правильно! Или нет?
Ночью в тусклом свете уличных фонарей кариатиды на фасаде Настиного дома приобрели устрашающий вид. Я стал подниматься на третий этаж, и каждый шаг давался мне всё труднее. Когда я подошел к открытой двери, то совсем выдохся.
— Заходи, Егор.
Анна Сергеевна, кажется, еще больше похудела, а под ее глазами пролегли темные круги.
Я прошел в знакомую уже комнату и увидел Настю на кровати. Выглядела она очень плохо. Как говорится, краше в гроб кладут.
Я взял ее за руку. Пульс с трудом прощупывался, а кожа была сухая и холодная. Ее зрачки бегали под веками, как будто она судорожно смотрела по сторонам.
В полу спальни на прежнем месте зияла страшная черная яма, по краям которой играли красные огненные сполохи.
Я не брал с собой бубен, но он мне уже был не нужен. И всё же я нуждался в каком-то ритме. Я стал равномерно постукивать по спинке кровати и вдруг почувствовал, что проваливаюсь.
Я оказался в Нижнем Мире, на той же черной поляне под лунным светом, и понял, что мои силы возросли. Ко мне подошел огромный серый волк, и я положил руку на его спину. В центре поляны лежало Настино отражение в Нижнем Мире, а вокруг него стояли духи с горящими красными глазами и скалили на меня острые зубы. Я поднял Настину душу, как облако, и стал возвращаться той же дорогой, что пришел. Вдруг мой путь преградила высокая бледная женщина в синем платье, с длинными черными волосами до пят. Ее черные глаза сверкали как звезды.
— Кто тебя научил ходить в Навь, Сварожич? — спросила она. — Да ты шаман!
Она удивленно подняла брови и стала буравить меня своими черными как ночь глазами. Волк зарычал и попятился назад. Шерсть на его загривке встала дыбом.
— Я не отдам ее тебе! — сказал я. — Она будет жить.
Очнулся я в Настиной спальне. Рядом стояла ее мама, а Настя открыла глаза и пришла в себя.
— Он мешает моему промыслу. О чём ты думаешь, Могол?
Птица Могол встопорщила перья на шее и голове и стала перебирать могучими лапами. Она была бы очень похожа на орла, если бы не огромные размеры и пронзительные голубые глаза, светящиеся разумом.
— Я нашла того, кто нам нужен. При жизни он был великим воином, но история не сохранила его имени, а современников не осталось в живых. Убийство было его профессией, но потом стало самой сутью. Его тело давно истлело на поле сражений, но его дух, даже лишившись плоти, не утратил силы и жестокости и не нашел успокоения. Поэтому его душа много веков блуждала по Нави, не находя пристанища. Я искала очень долго, госпожа, — сказала Могол.
— Думаешь, он подходит? — спросила Мара.
— Лучше него не было никого, за много лет. Да, пожалуй, за все время. Высочайший уровень поисковой активности и интеллекта, рационализма и жестокости. Холодный и быстрый как машина. И всё же он придерживался определенного воинского кодекса чести и справедливости, — ответила Могол.
— Думаешь, эти качества сохранятся? Важна еще и органическая ткань.
— Мы подберем ему соответствующее тело.
— Хотелось бы узнать о нём больше. У любого человека есть слабости.
— В его жизни имели место события, которые привели к гибели его семьи. Он винил в этом себя, хотя я никакой причинно-следственной связи с его действиями не нашла. Воспоминания об этом были для него очень болезненны. Я их стерла.
— А что, если он вспомнит прошлое?
— В этом случае последствия могут быть непредсказуемыми.
— Но не выйдет ли он тогда из повиновения?
— Это возможно и с более слабой сущностью. Нам придется рискнуть.
Его дух услышал зов, которому он не мог противиться. Наконец он оказался в мрачном зале, наполненном телами. Казалось, они были мертвы, но дух услышал, как в каждом теле медленно бьется сердце.
Он очнулся в одном из тел и непривычно ощутил, что снова жив.
Он потянулся и остался доволен. Тело было сильным и гибким, в самом расцвете — лет тридцать пять. Не слишком юное, зато можно было не бояться детской влюбленности и диких гормональных всплесков, если какая-нибудь дама захочет познакомиться поближе. Это только мешало.