— А как?
— А вот так. Потом поймешь. А сейчас ступай на опушку. Там увидимся еще раз…
— Эй, хозяин! Ты живой? — кто-то резко похлопал Волха по щекам. — Хорошо, я знаю как тебе помочь.
Сон слетел, осталась только муть в голове. Не в силах шевельнуть разбитым телом, Волх лежал, раскинув руки, на холодной и влажной земле. Над его головой безнадежно темнело небо. Блеснет из-за тучи одинокая звездочка — и снова мгла. Реки было не видно, но она угадывалась по плеску, по запаху. За рекой вставал лес, полный неведомой жути. Мир, в котором человеку нет места… Который сопротивляется вторжению, топит в гнусных болотах, травит зверями, сбивает с дороги… Но запах дыма — знак близкого жилья — ограждал и успокаивал, как курения в святых местах отгоняли злых духов.
Что ждало его на опушке?..
Холодная вода пролилась на лицо, попала за шиворот, обожгла плечи и грудь… Волх заорал и вскочил. Перед ним на корточках сидел Бельд. Пустая посудина валялась рядом.
Волх долго хлопал глазами, пытаясь вспомнить недавние события. Бельд — раб Хрута… Он хотел его купить. Зачем? Ах, да. Чтобы драться с ним и убить. Хрут уперся, но Ильмерь отдала перстень… Теперь этот парень — его собственность.
— Подойди ближе, — хрипло велел он Бельду. Непослушными руками он ухватился за железный ошейник. Тот, к счастью, был не запаян, а лишь закреплен болтом. Повозившись немного, Волх вытолкнул болт, сорвал ошейник и отбросил его в траву.
— Все, отныне ты свободный человек, — объявил Волх. — А теперь…
Но договорить вызов на поединок он не успел. Сначала на лице рыжего парня появилась неверящая, безумная улыбка, потом он как подкошенный упал на колени. Он не мог ничего говорить, потому что боролся со слезами. И у Волха самого вдруг почему-то защипало в носу.
— Хорошо, теперь я должен тебе больше, чем жизнь, — хрипло вымолвил Бельд. — Стоит тебе напомнить…
— О таких вещах не напоминают, — смущенно буркнул Волх. — Ты сыт? Пошли, очень спать охота. Поживешь пока у меня, а потом что-нибудь придумаем. В дружину тебя возьму… если захочешь. Надеюсь, наши там уже перестали куролесить.
Пир действительно закончился. Кто смог — ушел спать, кто не смог — уснул прямо на лавках или под столом. Словен, тяжелым взглядом оглядывая опустевшие сумрачные палаты, пролил мед мимо кубка на стол. Хавр смотрел на пьяного холодно и презрительно. Он попробовал еще раз начать разговор:
— Да ты понял ли, что я говорю, князь! Волх целовал твою жену.
— И что с того? — с трудом выговорил Словен. — Она его мать.
Хавр досадливо дернулся. Тупое животное, он ничего не понимает…
— Не Шелонь, — терпеливо пояснил он. — Ильмерь. Волх целовал Ильмерь. Я сам видел.
Словен вздрогнул и поставил кувшин на стол. В глазах у него словно бы прояснилось.
— Сам?.. Мой сын?..
— Он тебе не сын.
— Ты что придумываешь?
Словен угрожающе сдвинул брови. Хавр знал, что он ступил на опасную почву. Но княжеского гнева он не боялся.
— Это не я придумал, это люди говорят… А дыма без огня, как известно, не бывает. Если он и впрямь сын Велеса… Он украдет у тебя жену, как скотий бог украл у великого Перуна прекрасную Мокошь… Ты так это и оставишь? Накажи его! Вспомни, как Перун пронзил Велеса, ползучего гада, копьем!
— Копьем? — задумчиво спросил Словен.
— Копьем, — подтвердил Хавр. Ну что, наконец зацепило?
И тут могучий удар в грудь снес его со скамьи. Словен, шатаясь, нагнулся над ним. От него разило, как из бочки, и лицо было страшным.
— Ты что, сволочь, — проревел князь, — ты что, меня подбиваешь собственного сына убить? Пошел вон! Никогда этого не будет! Никогда!
Хавр понял, что перестарался. Он быстро пошел на попятную. Сменил тему, подлил Словену еще медовухи, чтобы завтра ни слова не вспомнил из этого разговора. Видно, эта ведьма Шелонь приколдовала князя к себе, раз он так дорожит ее ублюдком… Ничего, твердил про себя рус, помогая князю встать и провожая его в спальню. Как словене говорят? Вода камень точит.
Первый снег… Словно стаи белых птиц рассыпали перья… Отяжелевшее небо наконец разродилось. Земля черными жадными губами впитывала его молоко. Это была еще не настоящая зима — с метелями, скрипучими тропинками и пушистыми сугробами. Снег исчезал, как призрак, едва касаясь травы.
Сайми подняла лицо к небу, и холодные льдинки растаяли на ее щеках. Никем не замеченная, с обрыва она смотрела, как рубится на мечах молодая дружина Волха. Все больше и больше азартных, сильных парней принимали участие в этих ежедневных играх. Но Сайми видела одного… Всегда — одного.
Она любовалась каждым его движением, поворотом головы, взмахом мягких волос, с которых разлетались снежинки. Это было ее маленькое счастье…
Раньше душа Сайми была по-детски цельной. Теперь она раздвоилась. Стало как бы две Сайми, и они спорили между собой.
Одна половинка была очень разумной. Она понимала: сын словенского князя никогда к ней не посватается. Он ее не замечает, он даже не помнит о ее существовании. А Вейко заждался ответа. Скажи Сайми «да» — и свадьбу можно сыграть этой зимой.
А если она откажет Вейко из-за нелепых фантазий, то навсегда останется служанкой в доме старшего брата. Золовка будет помыкать ею и заставлять нянчить своих детей, а молодость проходит так быстро… И как же горько будет умирать, оглядываясь на бестолковую, бесполезную жизнь…
В ответ на это вторая половинка Сайми поджимала губы и гордо вскидывала голову. В последнее время она чувствовала себя владелицей редчайшей драгоценности. В ее душе, знавшей до сих пор лишь детские радости и печали, зажегся дивный свет. В его сиянии меркли и становились мелкими разумные доводы. Этим сокровищем нельзя поступиться ни за какие посулы и ни перед какими угрозами. Вейко, родня, сундук с приданым — все это принадлежало одному миру. А ее любовь — другому, высшему и важнейшему.
Эта часть Сайми жаждала подвига. Простить ему любое преступление, пойти за ним в самый трудный путь, прождать его всю жизнь…
Волх бился сейчас со своим новым другом — нескладным, рыжим иноземцем. Он был на голову выше княжича, но тот теснил его, атакуя. Его мечом словно владел неутомимый и верткий дух. Он будет страшен в настоящем бою, — с ужасом думала Сайми. Она ничего не знала о Волхе. Она ни разу не говорила с ним, и ей не с кем было говорить о нем. Но сердце подсказывало, что он тоскует. И это со своей тоской он так яростно рубится каждый день на мечах.
— Шевелись! Шевели копытами, саксонская рожа! — прикрикнул Клянча. Бельд ухмыльнулся, занося двумя руками меч. И снова Волх каким-то немыслимым финтом ушел из-под удара, а дружина одобрительно загоготала.
— Пора кончать, — зевая, заявил княжич. — Меня отцов грек заждался.
Резкий выпад — и острие меча задрожало у сердца Бельда. Тот развел руками, бросая оружие.
В боевую позицию встала следующая пара — Клянча и Алахарь. Бельд и Волх, тяжело дыша, отошли в сторону и уселись на перевернутую рыбачью лодку. Бельд набросил на спину меховой плащ и протянул такой же Волху:
— Одень, а то простудишься.
— Что ты как нянька! — тут же взвился княжич. — Ты больше не раб, неужели трудно привыкнуть? И ничего меня опекать!
— Хорошо, — пожал плечами сакс. — Ветер потную спину живо застудит, будешь кашлять кровью и умрешь. Но это дело твое.
— Мне жарко, — огрызнулся Волх. Но в плащ все-таки закутался. Снег тут же густо усыпал его плечи и волосы. Он смотрел на сражающихся. Могучий Алахарь крепко держал оборону, а Клянча крался вокруг него, как рысь перед прыжком. Хорошая у меня дружина, — с гордостью подумал Волх. В ней самому старшему семнадцать, а младшему — двенадцать лет, но мечом все владеют не хуже, чем в отцовой дружине.
— Что отец, не велел тебе распустить дружину? — спросил Бельд. Волх вздрогнул: сакс словно прочел его мысли.
— С какой это стати? — пожал он плечами. — Я старший сын и рано или поздно стану князем. Почему у меня не должно быть дружины?