Совет молчал, переваривая.
— Да, — сказал, наконец, Мичура скорбно почесав затылок. — А ведь плохо наше дело.
— Не каркай, — оборвал его Клянча. — Нашли чего — барабана бояться. Ну, сколько их там. Около пяти сотен человек. А нас с русами… Ах, леший… забыл опять. Русы-то уходят…
— Вот-вот. Придется тебе, Волх Словенич, гонор забыть, да поклониться Мару, чтоб остался.
— Заткнись, — зашипел на Мичуру Бельд. — А то он нам назло…
Волх ошалело уставился на друзей. Они что думают, он все еще безбашенный мальчишка, каким был десять лет назад? И ради собственного гонора рискнет целым городом? Он сам прекрасно понимал, что перед угрозой нападения отослать наемников — это самоубийство.
— Не надо меня держать за слабоумного, — холодно сказал он. — Будут вам русы. Разведка, что-нибудь еще?
— Нет, — сказал один из разведчиков.
— Да… — неуверенно протянул второй. И толкнул товарища в бок: — Ты что, не помнишь?
— Ах, это? Ну, мало ли что покажется…
— Говорите, — приказал Волх.
— На переднем корабле, с их главным, которого зовут Росомахой, плывет человек… Высокий, страшный… Шкура черная на плечах… В общем, понимай как хочешь, князь, только человек этот как две капли воды — Хавр.
И снова наступила тишина. Волх с раздражением ловил прячущиеся взгляды друзей.
— То есть ты можешь поклясться, что это был Хавр? — сдерживая ярость, спросил он разведчика.
— Нет, ну… Поклясться, конечно, нельзя, но… — запутался он.
— А раз ты не уверен, — прошипел Волх, — то какого лешего нас тут пугаешь, дурак?
— Как глупая баба непослушных детей, — поддакнул Клянча.
Сконфуженные разведчики ушли, ругаясь друг на друга. А Волх с друзьями еще долго совещались, как оборонять город. И получалось, с какой стороны ни посмотри, бояться нечего. Но у всех остался от сообщения разведчиков неприятный осадок. Особенно у Волха.
Когда совет разошелся и князь с Бельдом снова остались вдвоем, Волх спросил:
— Так что ты решил?
— Насчет чего? — не понял Бельд.
— Насчет своего отъезда.
— Какой, к лешему, отъезд? — возмутился сакс. — Ты за кого меня принимаешь? Думаешь, я сейчас сбегу и брошу тебя и город, и…
Волх мрачно посмотрел на осекшегося друга.
— Сейчас бы самое время, — сказал он.
— Даже не думай, — решительно ответил сакс.
На том конце города, где селились русы, всегда было шумно. Служба у наемников в Новгороде оказалась непыльная. Сам факт их присутствия отбивал у окрестных племен или лихих речных разбойников всякое желание лезть на рожон. Днем русы поддерживали форму в потешных поединках между собой, а вечерами допьяна напивались словенскими медами. И тогда начинались песни, женский визг, громкие ссоры, порой заканчивающиеся совсем не потешными драками.
Но всю прошедшую неделю русский конец молчал. Как только наемники узнали, что их воевода Мар поссорился с новгородским князем, они крепко задумались о будущем. Никто не хотел бросать насиженное место, легкую службу, хорошее жалованье и снова испытывать неверную судьбу в поисках удачи. Многие русы пришли в Новгород — тогда Словенск — еще совсем мальчишками — с отцами или старшими братьями. Они по праву считали себя новгородцами и не помнили другой родины.
Никто не хотел уходить. И, возможно, многие сетовали на вспыльчивость молодого воеводы. Сетовали — но не обсуждали. Русы были воины, а не дипломаты, и в их кодексе чести уступки считались унижением. Не стал воевода кланяться Волху — ну и молодец. Раз нашла коса на камень — делать нечего, придется увязывать дорожные мешки.
Потом просочились слухи о враге, угрожающем Новгороду. Русы все так же сидели тихо, но почти упакованные мешки отставили пока в сторону. И в самом деле, за неделю до отхода корабля за русским воеводой прислали из княжьего терема. Мар усмехнулся в усы и ушел с посыльным. Русы собрались в Маровой избе и стали ждать возвращения воеводы.
А на окраине русского конца Мара ждала Туйя.
Несколько дней она просидела под домашним арестом в своей светлице. Вестей от Мара не было. Почему? А вдруг корабль уже ушел — и он уплыл, не попрощавшись? А если корабль еще в Новгороде — тогда почему рус молчит? Потому что нечего ей сказать? Туйя кусала губы и в ярости каталась по постелям, комкая простыни и швыряясь по углам подушками.
Наконец ее терпение лопнуло. Будь что будет. Надо увидеть Мара и поговорить.
Туйя без труда обманула своих тюремщиков и выбралась из терема. Ей даже стало обидно, что отец так мало думал о ней и не счел нужным караулить получше. Крадясь мимо его покоев, она стиснула кулачки и тихо плюнула на порог.
Ни одной служанки Туйя с собой не взяла — все они были дуры или шпионки. Ей не впервой было одной ходить по городу. Разница лишь в том, что раньше ее звали, ее умоляли прийти. Сегодня же она придет незваной. А что если Мар вовсе ей не обрадуется?
На мгновение она нарисовала себе картину. Вот она без стука отворяет дверь в его избу. Там — семейная идиллия. Мар уминает ужин за столом, а эта жирная корова Ясынь, отклячив необъятный зад, с самодовольным лицом подкладывает ему добавки. И оба с недоумением и насмешкой смотрят на нее, застывшую на пороге.
— Убью обоих, — прошептала про себя Туйя. — И избу сожгу.
Несколько раз от таких мыслей она хотела повернуть назад. Но тогда — снова запереться в светелке, сходить с ума от неизвестности… Нет, лучше что угодно, только не это.
К избе Мара она предусмотрительно подкралась с тыла и сначала заглянула в окно. Увидев сидящих за столом сумрачных мужчин, она поняла, что самого Мара дома нет. Но он придет рано или поздно?
И вот уже полтора часа она тенью пряталась на перекрестке, боясь, что ее примут за гулящую девку. Как только село солнце, стало холодно. Земля студила ноги в тонких сапожках, и стыли пальцы, судорожно сжимавшие концы платка.
Идет кто-то. Еще не видя лица, по прыгнувшему в пятки сердцу Туйя поняла: это он. Вместо того чтобы выйти ему навстречу, она прижалась лицом к холодной стене какой-то избы. В наступивших сумерках Мар не заметил ее и прошел мимо. Последнее сияние дня обрисовало его силуэт светящимся контуром. Иди домой, — сурово велел Туйе разум. Но сердце разрывалось, его было уже не удержать.
— Мар! — отчаянно крикнула она, выбегая на дорогу. Он обернулся и застыл на месте. Она не знала, что делать. Почему он не подойдет? Он издевается над ней! Да пошел он к лешему!
Ненавидя себя за каждый шаг, Туйя сама направилась к нему. Из последних сил она придала лицу неприступность, но дыхание предательски прерывалось.
— Княжна? — как будто только сейчас узнавая, нахмурился Мар. — В такой час, ты здесь, одна? Что-нибудь случилось?
— Да вот, пришла узнать, какого лешего ты морочил мне голову со своей любовью?
— Я морочил?! Помилуй, княжна!
— Не помилую. На месте отца я убила бы тебя на месте. Но хорошо, что он хотя бы выставил тебя вон вместе со всем вашим русским сбродом!
— На самом деле…
— Не хочу ничего слушать.
— Как знаешь, княжна, — рус чуть заметно усмехнулся. — Так ты пришла со мной попрощаться?
— Я пришла поговорить, — буркнула Туйя.
— Давай поговорим, — согласился Мар, глядя прямо ей в глаза. — Но не здесь, не на дороге. Я знаю место. Пойдешь?
Он так это спросил, что Туйе стало не по себе. И все-таки она пошла. Рус беспечной походкой увлекал ее куда-то в лабиринт улочек, на окраину, к реке.
Они вышли на берег, когда почти стемнело. Туйя с трудом рассмотрела какую-то хибару, наполовину ушедшую в землю. Ее крыша казалась круглой и тяжелой из-за наросшего мха.
Мар взял девушку за руку и повел внутрь. Высокий рус согнулся в три погибели и все-таки слегка задел притолоку лбом. Он тихо выругался и прижал Туйю к себе. Она вздрогнула и спросила:
— Где мы?
— В старой бане. Говори, что хотела, княжна.
Его голос прозвучал глухо и чуть-чуть зловеще. И Туйя поняла, что не сможет вымолвить ни слова, что не затем она сюда пришла, что не даст ему просто так уехать и вообще пропади все пропадом. Она освободилась из его рук, сбросила плащ, поневу, стащила книзу рубаху. Мар растерянно отодвинулся на шаг. Туйе показалось, что он сейчас повернется и уйдет — прямо на корабль. И тогда она умрет от стыда, гнева и одиночества.