– Это дело. – Власик кивком дал понять, что оценил заботу Белова.
На другой день Сталин принимал самого крупного в СССР специалиста по переработке нефти – академика Губкина. Его прямо-таки вырвали из экспедиции в Татарии, где он искал новые месторождения нефти, которые называл «вторым Баку».
Высокий широкоплечий мужчина с плотной шапкой светлых волос, прямо в самолете переодетый в новый тёмный костюм и белоснежную рубашку, он слегка робел в кабинете Сталина, но вёл себя достойно и не заискивал, а держался уверенно и спокойно.
Когда Сталин положил перед ним четыре листка, исписанные твёрдым мужским почерком, академик, сначала не торопясь, а постом всё быстрее и быстрее начал просматривать чертежи. Химические формулы, написанные явно для того, чтобы тому, кто будет просматривать документ, было понятно, что писал специалист, он вообще пролетал взглядом, надолго задерживаясь на цифрах параметров. В какой-то момент он зашарил по карманам, ища что-то, потом поднял умоляющий взгляд на Сталина:
– Товарищ Сталин, можно листок бумаги и карандаш?
Получив и то и другое, он быстро написал несколько уравнений, подставляя буквы, потом завел глаза в потолок, пошевелил губами, а потом несколько удивленно произнес: «Ну да, ну да. Так и должно быть», и снова взялся за чертежи.
Наконец он отложил в сторону последний лист и, сняв очки, начал тщательно протирать большие круглые стёкла.
Собственно, ничего особо революционного в том, что предложено, не было. Каталитическое терморазложение тяжелых углеводородов было известно. Пусть и не так давно, но в лабораториях уже опробовано. Не у нас, правда – за океаном, В периодике уже описали.
Но вот так – полные чертежи установки, да ещё и с необходимыми рабочими параметрами и оптимальными режимами?.. Да такого во всем мире еще нет! И тем не менее – документ существовал, и ему, видимо, придётся сделать заключение о возможности данного процесса.
Не отвечая на вопросительный взгляд Сталина, Иван Михайлович снова взялся просматривать документ, обращая внимание на любые мелочи, но чертежи не несли никаких артефактов, по которым можно было бы судить о происхождении. Бумага – обычная из Мосторга. Такая и у него самого есть, и, возможно – у товарища Сталина. Карандаш, ну он карандаш и есть. Рука твёрдая, опытная. Рисунок делали от руки, но выглядит так, словно начерчен по линейке.
– Надо пробовать, товарищ Сталин, – твёрдо произнес академик. – На Московском керосиновом заводе[36] можно сделать. Сразу я ничего не скажу, но на правду очень похоже. В выкладках ошибок не вижу… – Подумал и добавил: – Если всё заработает, наши потребности в нефтехимии эта установка закроет почти полностью. А это и взрывчатка, и топливо, и многое другое…
Саша сидел за столом и старательно записывал все то, что мог вспомнить. Вот, например: генерал Понеделин[37]. Что-то там с этим генералом нехорошее стряслось… А что? Вроде бы его после войны, того… сактировали. Но за что? Расстреливайте, не помню!
Вот еще «например»: крупнокалиберный пулемет Владимирова. Штука роскошная, как он устроен – примерно могу накидать, но как этого Владимирова звали? Кстати, а боеприпасы к нему уже есть или как?..
Белов как мог подробно описал ход войны, хотя купюр получилось, по его ощущениям, преизрядно. На всякий случай добавил воспоминания своего деда – офицера-фронтовика, который никогда не называл маршала Жукова иначе, как «Жорка-мясник». Вместе с тем на всякий случай указал успехи Жукова в налаживании дисциплины, отметил его операцию по очистке Одессы от уголовников. Затем снова взялся за описание оружия: автоматический гранатомет, РПГ-7 и «Муха», ПТУРСы и вертолеты… Фамилии вертолетчиков он, слава аллаху, помнил, благо их и было всего две – Камов и Миль. Из глубин памяти выплыла фамилия Грабин. Вроде бы пушки делал…
Начертил в трех проекциях «калаш», начал рисовать его изометрию и плюнул, поняв, что тут без чертежных инструментов не обойтись.
Написал все, что помнил по ядерному оружию. Оказалось, что его познания совсем невелики: саму бомбу он представлял себе вполне прилично, а вот как получить уран-235? По нулям… Только слова «гексафторид» и «центрифуга».
Неожиданно вспомнил читанные когда-то чьи-то мемуары. И тут же записал на отдельный лист: «Королеву и особенно Яковлеву воли не давать! У обоих – очень скверный характер, из-за которого они не уживаются с большинством коллег-конструкторов. А с неугодными – ведут войну, не гнушаясь никакими методами!» Подумал и добавил: «Однако оба – талантливые люди и как конструкторы – на своем месте».
37
Понеделин Павел Григорьевич (1893–1950) – генерал-майор. В 1941 году, командуя 12-й армией, сдался в плен немцам. После войны предстал перед военным трибуналом, приговорен к расстрелу. Характерно, что на том же трибунале генерал Музыченко, командовавший 6-й армией, был полностью оправдан и восстановлен в рядах ВС СССР.