Бывший унтер-офицер 828-го пехотного полка Зекл, служивший в лагерной охране, дал такое показание: «Яков Сталин (так в тексте, опубликованном в чехословацком журнале «Жизнь» в 1968 году. — Я. С.) был заключен в одиночку барака № 6. Там он не смел ни читать, ни писать. В семь часов утра я подавал ему кофе, затем на полчаса выводил во двор, огражденный колючей проволокой. И после ужина он имел право на короткую прогулку. На ночь его камера закрывалась тяжелыми железными решетками и на две двери, которые закрывались на два замка».
Начались новые допросы. Гестаповцы все делали, чтобы «повлиять» на Якова Джугашвили. Но он был по-прежнему непреклонен и верен намеченной линии поведения. Как подлинный советский патриот он преодолевал страх и держался с достоинством.
Политрука П. П. Кашкарова первый день войны застал на западной границе — он был начальником штаба одной из частей, оборонявших Брестскую крепость. Когда оставшихся в живых защитников крепости взяли в плен, немцы отобрали офицеров и отправили их в концлагерь Хаммельбург.
Там П.П. Кашкаров стал другом генерала Д. М. Карбышева. До войны Карбышев был генерал-лейтенантом инженерных войск, профессором, доктором военных наук, преподавателем Военной академии Генерального штаба Вооруженных Сил СССР.
Петр Павлович Кашкаров вспоминал: «Когда в 1942 году пришел эшелон из концлагеря Замостье, я заметил среди привезенных узников генерала Дмитрия Михайловича Карбышева, с которым был прежде знаком. Он был прекрасным специалистом, автором известного до войны «Справочника по военно-инженерному делу».
Несколько дней спустя после прибытия Карбышева я его спросил:
— Товарищи интересуются, можно ли доверять Якову Джугашвили?
Карбышев ответил:
— К Якову Джугашвили следует относиться как к непоколебимому советскому патриоту. Это очень честный и скромный товарищ. Он немногословен и осторожен, потому что за ним постоянно следят. Он опасается подвести тех, кто с ним будет общаться.
Я догадался, что Карбышев и другие руководители подполья тайно поддерживают контакт с Джугашвили. Затем я сам с ним познакомился и убедился, что это настоящий советский человек. К его характеристике, данной Карбышевым, хочу добавить, что Яков Джугашвили был исключительно отзывчивым; страдая от недоедания, он часто делился хлебом с больным и ослабевшим товарищем.
Он и Карбышев еще оставались в Хаммельбурге, когда меня и часть узников отправили в Нюрнберг. Через некоторое время туда же доставили Карбышева. Когда я спросил его о Джугашвили, он сказал:
— Якова Иосифовича увезли из концлагеря неизвестно куда. Гитлеровцы на него злы невероятно».
В Москве живет бывший узник Хаммельбурга Александр Константинович Ужинский. Он рассказывает:
«Я уже находился в концлагере Хаммельбург, когда туда доставили Якова Джугашвили. Я знал его в лицо, потому что до войны, обучаясь в Москве в Военно-инженерной академии, иногда ходил на занятия по физкультуре в спортивный зал Академии имени Дзержинского и встречал там Джугашвили. С той поры он сильно изменился: лицо исхудало, почернело, взгляд глубоко запавших глаз стал тяжел и мрачен. Он был одет в потрепанную шинель и рваную гимнастерку. На голове — советская армейская пилотка. На ногах — башмаки с деревянными подошвами.
Я видел, как к нему подошел один из лагерных охранников. Держа в руках банку с краской и кисть, он начертил на груди Джугашвили буквы «SU». Такие метки всем нам ставили на груди и на спине. А Якову Джугашвили — и на груди, и на спине, и на брюках, и на рукавах, на плечах и даже на пилотке.
Пока охранник мазал кистью, Джугашвили обернулся к стоявшим рядом военнопленным и громко крикнул:
— Пусть малюют! Советский Союз — эта надпись делает мне честь. Я горжусь этим!
Его слова произвели большое впечатление. Мужественное поведение Якова Иосифовича мы, конечно, горячо одобряли. А сохранить бодрость духа тогда было непросто. Каждый день из наших бараков уносили трупы товарищей, умерших от истощения и болезней. И каждое утро эсэсовцы, построив нас на плацу, вырывали из рядов свои очередные жертвы, которые под дулами автоматов уводили из лагеря. Мы знали, что этих товарищей никогда больше не увидим.
К Якову Иосифовичу приставили одного пленного, который стал изменником Родины. Этот субъект следил за Джугашвили и приставал к нему с антисоветскими разговорами. Однажды Яков Иосифович вспылил, схватил табуретку и пригрозил провокатору: