Томаш Собаньский — видный участник польского Сопротивления и его историк. До сентября 1939 года он был учеником Второй варшавской гимназии. Когда гитлеровские орды вторглись в Польшу, Томаш вступил в польский отряд Сопротивления. В феврале 1941 года был схвачен гестаповцами и арестован, сидел в польских фашистских концлагерях. Из Освенцима после трехлетнего пребывания бежал вместе со своим товарищем.
После войны Томаш Собаньский многие годы собирал материалы о гитлеровских концлагерях на территории Польши, в том числе и о лагере для пленных польских офицеров под Любеком. Собаньский воссоздал обстановку в этом лагере. О ней он рассказал в газете «Жиче Варшавы» и в своей книге о борьбе польских патриотов в фашистских концлагерях (выпущена тремя изданиями издательством министерства национальной обороны Польской Народной Республики).
Почему гитлеровские палачи бросили Якова именно в этот лагерь? Они, несомненно, надеялись на то, что необычная для этого концлагеря обстановка «умиротворит» Якова, и им удастся со временем «сломить» его, уговорить перейти на сторону Германии служить фюреру.
Многое о Якове Джугашвили поведал Томашу Собаньскому бывший узник этого концлагеря поручик Мариан Венцлевич.
Группа польских офицеров передала Якову через Франтишека Гиля вырезку статей из главной фашистской газеты «Фолькишер беобахтер» о добровольном переходе под Витебском на сторону немцев Якова Джугашвили и о том, что он заявил, будто бы не считает Красную Армию способной победить. Якобы он отрекся от отца и полагает сопротивление фашистским войскам бессмысленным. Яков просил передать польским друзьям, что в плен он попал не по желанию и никаких заявлений фашистам никогда не делал и не сделает.
Из карцера Якова Джугашвили перевели в изолятор. Лишь узкий коридор отделял камеру Якова от другой, подобной ей, в которой находился сын бывшего французского премьера Леона Блюма.
Рене Блюм после Победы в интервью французскому журналисту говорил: «Я встречался с Яковом Джугашвили чаще одного раза в неделю. Яков твердо верил в победу своей страны. Он так схватывался с нацистами, не делая им никаких уступок, что в наказание за это находился в карцере больше времени, чем в бараке. Карцер же был сырой, без света, гестаповцы жестоко обращались с провинившимися».
Яков получал в день полмиски бурды и кусок хлеба. Ему не полагалось то, что выдавалось пленным польским офицерам.
Чтобы Яков Джугашвили мог чем-нибудь заняться, пленные поляки по его просьбе разыскали на территории лагеря лошадиную кость и вместе с перочинным ножом передали ему. Мастер на все руки, Яков Джугашвили перочинным ножом вытачивал из кости миниатюрные шахматы и дарил их польским друзьям.
Денежной кассой в лагере распоряжался полковник Малишевский. Этот офицер конной артиллерии за бой с немцами в сентябре 1939 года был награжден орденом «Вертути милитари». Деньги, приходившие в лагерь, шли в «общий котел», их собирал и распределял Малишевский. Решили из этой кассы выдавать Якову Джугашвили тридцать шесть марок в декаду (столько денег получали в лагере пленные польские поручики).
В камеру к Якову Джугашвили направились поручик Венцлевич и ротмистр Лабецкий, хорошо знавший русский язык. Они сообщили Якову об общем решении. Он был рад и восхищен солидарностью. Яков Джугашвили стал вслух рассуждать, может ли он принять эти деньги.
— Это не милость, — сказал Венцлевич, — а выражение товарищества попавших в беду людей. Мы верим в победоносное завершение войны. После победы вы передадите эти деньги в фонд польского Красного Креста.
Яков принял деньги и сказал, что приобретет на них сигареты. Поручик Венцлевич спросил Якова: — Есть ли у вас какие-либо просьбы?
Яков ответил:
— Нельзя ли достать получше сапоги и нерваную шинель?
За несколько дней эту просьбу выполнили польские ординарцы, которые до службы в польской армии трудились портными и сапожниками.
Якову Джугашвили запрещалось ходить на лагерную кухню. Малишевский добился, чтобы к Якову был приставлен ординарец капрал Владислав Хмельницкий. Тот приносил Якову обед.