Он не стал рассказывать о том, что увидел. Возможно, Энии, но больше никому.
«Это секрет», — так говорил он всем.
Но то, что рассказывала ему Эния, было правдой: Острова действительно являлись Последним Приютом. Самый высокой из них, прозванный Фергусом «Иглой», был самым главным. На нем находились пещеры истины, охраняемые священными рябинами, растущими там, где обычное дерево выжить не смогло бы. Острова необходимо защищать от внешнего мира. Если их покой потревожат, если их захватят, нарушится равновесие. И тогда, как бы прекрасно ни следили за лесом, как бы ни были безопасны земли Семиводья, все пойдет прахом. Когда Фергус рассказал об этом своим людям, они поверили ему, поскольку в его глазах горел огонь, а в голосе звучал трепет, подсказавший им, что он действительно видел нечто такое, о чем не расскажешь словами.
Именно с того самого времени Острова и начали охранять. На Большом Острове основали лагерь, к югу от Мэна в море плавал дозор, так что ни викинги, ни бритты, ни любопытные рыбаки не отваживались и близко подойти. Фергусу пришлось быстро учиться. Люди Семиводья не были прирожденными мореходами, в те первые годы они потеряли немало прекрасных и сильных мужчин, ведь острова находились далеко в море, на равном расстоянии от Ирландии и Британии. Но воля Фергуса была сильна. Пришло время, когда лесные друиды предприняли морское путешествие до Иглы и справили ритуал Самхейна на вершине под священными рябинами… Да, — вздохнул Конор. Он выглядел так, будто сам наблюдал за тем ритуалом и до сих пор помнит свой восторг и удивление.
— В течение множества поколений люди Семиводья хранили свое обещание: опекать лес и его обитателей и присматривать за островами, — а лес в свою очередь щедро одаривал их и защищал от врагов. В каждом поколении рождался один друид, один или двое были способны вести хозяйство и содержать скот здоровым, а людей сытыми и способными постоять за себя. В каждом поколении был целитель. Вне леса по земле Ирландии распространялась христианская вера, порой насаждаемая силой, но чаще впитываемая людьми тихо и незаметно. Вне леса временами появлялись норвежцы и другие разбойники, и ни тихая деревня, ни королевский дворец, ни молитвенный дом не могли считаться безопасным прибежищем. Люди перестали верить в Туатта Де, в проявления Иного мира. В страхе своем они замечали лишь варварские топоры да пролитую кровь своих близких. Но в Семиводье по-прежнему было безопасно, равно как и в пограничных с ним союзных землях, соединенных взаимными браками и долгой дружбой и объединяющихся против любого врага. Неудивительно, что с течением времени представители семьи Семиводья стали высокомерны и самодовольны. И наступил момент, когда ни один из представителей нового поколения не был послан на обучение к мудрецам. Дочерей теперь выдавали замуж в далекие дома, и они рано умирали. Вожди перестали заботиться о своих людях, а фермеры начали предаваться дурным привычкам. Как только дела пошли под уклон, начало стремительно ухудшаться буквально все.
Семья начала терять силу, и враги почуяли свежую кровь. Особенно бритт из Нортвуда в Камбрии, мечтавший распространить свое влияние за море. В этот черный для Семиводья час он причалил к нашим берегам с целой флотилией набитых вооруженными воинами кораблей и захватил Острова. Дозорные обленились, гарнизон распустился. Нортвуду ничего не стоило их завоевать. И вот корабли бриттов причалили к Большому острову, сапоги их начали топтать священные места, а язык их зазвучал в пещерах истины. Бритты срубили на дрова рябины. И все получилось так, как предсказывала Эния. С того самого момента все в Семиводье пошло прахом. Сыновья его гибли в битвах с Бриттами. Дочери умирали в родах. По ошибке рубили священные деревья. Начались пожары и наводнения. Союзники отвернулись от лордов Семиводья. Один неурожай следовал за другим, а овцы болели ящуром. Так все и шло, и семья тщетно пыталась вернуть себе Острова. Они предпринимали одну атаку за другой, но Нортвуд, а после его потомки, не сдавали позиций.
Это случилось гораздо позже, уже во времена деда моего отца, по имени Кормак. Точно также звали и одного из моих братьев, отдавшего жизнь за Острова. Именно ему я и посвящаю свой рассказ… — Тон Конора оставался спокоен, но когда он произнес эти слова, по лицу его пробежала тень. Кормак был его близнецом. Могу только догадываться, как горько ему было переживать его потерю. — Кормак из нашей истории был хорошим, сильным мужчиной, во всем походившим на своего предка Фергуса. Он работал, не покладая рук, но видел, что все его усилия тщетны. И вот однажды он отправился в самую глубь леса и попросил помощи у старейшего друида, старика столь древнего, что лицо его было все сплошь в морщинах, а слепые глаза заволокло пеленой. И Кормак задал ему свой непростой вопрос: