Я все плакала и плакала, пока у меня не заболела голова, не распух нос и не промокла насквозь подушка. Джонни сосал и гладил меня своими маленькими ручонками и прижимался ко мне доверчиво и спокойно. Я смотрела на него и думала, что в любой, самой темной ночи где-нибудь обязательно горит хотя бы малюсенький неугасимый огонек.
Глава 23
Утром мама то и дело впадала в забытье. Мы все собрались у ее постели, а слуги и жители деревни, тихо переговариваясь, толпились в главном зале и на кухне. Никто не работал, только готовились к ритуалу прощания, но тихо и вне дома. Время от времени то Лайам, то Конор, то Падриак ненадолго исчезали, а после незаметно возвращались. В маминой комнате царило удивительное спокойствие. Прохладный западный ветерок веял в окошко, неся с собой аромат сирени. Я поставила на небольшой столик миску со свежими побегами базилика и майорана — эти травы в горький час укрепляют сердце.
— Лучше бы ей заснуть и не проснуться, — тихо прошептала Жанис, когда мы столкнулись с ней в дверях. — Ей будет очень больно. Слишком больно, чтобы терпеть и молчать. А он… — она кивнула в сторону неподвижной фигуры отца у маминого изголовья, — он проживает вместе с ней каждый спазм. Ему придется нелегко.
— Она попросила его вернуться в Херроуфилд. Повидаться с семьей. Она заставила его дать слово.
— Вот это да! Моя Сорча всегда была мудрой девочкой. Она прекрасно знает, что когда ее не станет, ему понадобится обрести новый смысл в жизни. До сих пор им была она, с того самого дня, когда впервые, давным-давно, ступила в его дом. Другая никогда не займет ее место. — Жанис вдруг посмотрела на меня внимательно и остро. — Где ты поранила губу, девонька? Тебе стоит ее подлечить. Тимьян отлично снимет воспаление. Но ты и без меня все это знаешь.
— А, ерунда, — ответила я и прошла вслед за ней в комнату.
Я не буду подробно рассказывать о маминых последних часах. Она уже одной ногой ступила на Новую Тропу и не осознавала большую часть происходящего. Она не видела застывший взгляд отца… Он же словно до сих пор не мог поверить, что теряет ее. Сорча не слышала, как Конор тихо пел в изножье ее постели, не замечала, что Финбар молча глядит в окно, а лицо у него — белее собственного крыла. Она не видела, как горе исказило крупные черты Лайама, не видела слез в глазах Падриака. Жанис входила и выходила, и темнокожая Самэра тоже. Она двигалась грациозно и неслышно, как лань, ее руки ловко справлялись с подушками, мисками и простынями, она зажигала свечи и разбрызгивала травяные отвары.
Шон сидел напротив отца и держал маму за руку. Эйслинг стояла тут же, ее буйные рыжие кудри были собраны в тугой пучок, а маленькое веснушчатое лицо серьезно и печально. Время от времени она клала руку Шону на плечо, он оборачивался к ней и слабо улыбался.
А вот Эамона не было. Эамон уехал из Семиводья. Вот вам, называется, и засвидетельствовал свое почтение, вот вам и принес извинения за Ниав. Накануне он всего лишь слегка отдохнул и подождал, пока оседлают свежего коня, а потом ускакал прямой дорогой в Шии Ду, оставив здесь всех своих людей. Это так на него непохоже, говорили вокруг. И так невежливо! Наверное, он получил скверные известия. Я воздерживалась от комментариев. Губу саднило, припухлость была отлично видна всем и каждому, а я чувствовала только огромное облегчение оттого, что мне больше не нужно с ним видеться.