— Мне кажется, — произнес флейтист, направляясь к дому, будто успел обо всем договориться со своим спутником без слов, — пара глотков нам не повредит. Да и со старой тетушкой мне стоит повидаться. Не могу же я, побывав в здешних краях, не зайти к ней. Она мне этого никогда не простит.
— Тетушка? — спросила я. Мне приходилось напрягаться, чтобы не отстать, он шагал очень быстро. За нами молча следовал человек в капюшоне. Пока мы шли через лес, я поняла, что флейтист — один из сонма многочисленных, широко разбросанных по свету родственников нашей Жанис. Путешественник, Дэнни-Странник, так его звали. Это было несколько странно. Разве она как-то раз не упомянула, что Дэн родом из Керри? Вот уж точно долгое путешествие, даже ради такого случая.
Мы подошли к тропинке, ведущей к главному входу. Изнутри доносились голоса, светильники, расставленные снаружи, освещали путь.
— Твоему другу у нас тоже будут рады, — сказала я флейтисту и оглянулась. Человек в капюшоне с черной птицей на плече замер в нескольких шагах от нас. Он явно не собирался идти внутрь. — Не зайдешь ли и ты в дом? — вежливо спросила я.
— Не думаю.
Я застыла на месте. Безо всякого сомнения я уже слышала этот голос. И все же тогда он звучал совершенно иначе. Раньше этот голос звучал молодо и страстно, он был полон боли. Теперь, казалось, что говорит старик, холодный и сдержанный.
Он снова заговорил.
— Ты иди, Дэн. Потрать эту ночь на встречу с родными и на отдых. Я поговорю с миледи завтра утром.
С этими словами он развернулся и зашагал по тропе вниз.
— Он не зайдет, — равнодушно заметил Дэн.
Я моргнула. Похоже, мне все это показалось.
— Он имел в виду меня? — спросила я с сомнением. — Он сказал «миледи». Это про меня?
— Об этом тебе придется спросить его самого, — ответил Дэн. — Я бы на твоем месте спустился вниз пораньше. Он не останется здесь надолго. Он не любит оставлять ее одну, понимаешь?
Больше я не могла ни о чем его расспрашивать. На мне лежали обязанности хозяйки дома, я должна была оказывать поддержку всем, кто горевал о маме, вместе со всеми петь и рассказывать истории, чтобы с любовью и с честью проводить ее. Там были эль, мед, пряные лепешки, музыка, разговоры и чувство товарищества. Там были улыбки и слезы. Прошло много времени, прежде чем я добралась до постели, думая, что утром человек в капюшоне уйдет, и все можно будет списать на Дар, сбивший меня с пути истинного.
Глава 24
И все же утром я проснулась чуть свет и вышла в сад, зная, каким тяжелым станет этот первый день без мамы, чувствуя, что если я хочу научиться жить дальше без ее любящего взгляда и нежных руководящих рук, мне необходимо спуститься сюда и побыть среди всего, что было для нее особенным, побродить в сердце ее маленького королевства. Я оставила Джонни с няней, для него на улице было слишком холодно. Я шла по дорожке, иногда нагибаясь, чтобы выдернуть то небольшой сорнячок, то совсем крохотную травинку, и прекрасно понимала, что жду. Солнце еще не взошло.
Я почувствовала его еще до того, как увидела. По спине пробежал холодок, и я обернулась к арке. Он неподвижно стоял в полутьме — высокая фигура, по-прежнему закутанная в темный плащ с капюшоном. Птица на его плече казалась вырезанной из черного камня.
— Ты войдешь? — спросила я, все еще не доверяя собственной памяти. А потом он шагнул вперед и откинул капюшон, открывая бледное, выразительное лицо, черные глаза и копну ярких, как зимний закат, волос.
— Киаран, — выдохнула я. — Это ты. Почему ты скрываешься? Конор как раз здесь, он наверняка захотел бы повидаться с тобой… может, войдешь, поговоришь с ним?
— Нет. — Ледяная уверенность его тона заставила меня замолчать. Птица опустила острый как бритва клюв и оправила перья. Глаза ее глядели беспощадно.
— Я пришел не для этого. Мне не до демонстрации родственных чувств. Я не настолько глуп, чтобы поверить, что эту пропасть можно преодолеть. Я всего лишь принес весточку.
— Какую весточку? — тихо спросила я.
— Ее матери, — ответил он. — Ниав хотела сказать «я люблю тебя, прости меня». Но я опоздал.
Я не могла говорить.
— Ее очень огорчит, что мне не удалось прибыть вовремя, — прошептал Киаран.
— Мама узнает. И неважно, что теперь уже… что она уже… она все равно узнает. А Ниав… с ней все в порядке? Ей лучше, она в безопасности… откуда ты…
— С ней все в относительном порядке. Она очень изменилась. — Тон его оставался спокойным, но в нем чувствовалась беспредельная печаль, человек в таком юном возрасте просто не должен нести столь тяжкий груз. Я не могла понять выражения его глаз.