Симпатию вызывал и еврейский учитель Владимир Фукс, преподавший историю, немецкий и французский. Петру Никольскому, бывшему капитану армии, и Петру Копосову были поручены такие непростые дисциплины, как латынь и греческий соответственно. Их преподавание сводилось преимущественно к заучиванию грамматики со всеми неправильными склонениями и спряжениями. Если оставалось время, переводили из Гомера, Цезаря или Горация, хотя делалось это механически, без углубления и дискуссий. Больше всего было жаль священника Николая Иванцова. Никто и никогда не выполнял его домашних заданий. И все воспринимали это как нечто само собой разумеющееся.
В конечном счете Лев вынес суровый приговор русской гимназии:
Цель гимназии была довести нас по данной нелепой и сухой программе до университета, а какова была эта программа с что с нами будет потом – это не интересовало никого.
Место для обновлений здесь определенно имелось.
Учеба в университете
Осенью 1889 года Лёва поступил на медицинский факультет Московского университета. Выбор одобрения не получил – скепсис отца ко всему, связанному с медициной и докторами, был общеизвестен. Старший брат Лёвы Сергей, выбрав в свое время естественнонаучный факультет, услышал, что наука – вздор, а дворник занят более почетным делом, чем все ученые мира. Кроме того, само мировоззрение Лёвы вызывало у отца сомнения. Не проросли ли здесь семена протеста, несовместимые с идеями Толстого?
В основе выбора профессии лежало стремление Лёвы приносить пользу близким. Вдохновение он черпал из книг прославленного хирурга Николая Пирогова – гуманиста, чья жизнь могла служить образцом для подражания. Лёва ожидал, что университетская атмосфера будет более свободной и стимулирующей, чем в гимназии. Ему хотелось верить, что преподаватели и профессура будут питать личный интерес к его работам и помогать ему в учебе.
Навестившая Лёву в Москве Софья Андреевна осталась довольна увиденным. Сын вел скромную достойную жизнь. Жена дворника готовила ему кашу, щи и иногда блины. В комнате царили чистота и порядок. Помимо учебы, Лёва периодически ходил на концерты. Или в зоопарк. Внешне все казалось нормальным.
Но у Лёвы росло разочарование. Никаких инструкций в плане собственно учебы им не дали, все приходилось выяснять самому, и он испытывал растерянность. Какие предъявляются требования, какие лекции обязательны, где они проходят, по каким учебникам готовиться к экзаменам, где записываться для получения допуска на вскрытие? Плотный и сложный недельный график перечеркивал всякую жизнь вне университета. Лекции профессоров не вдохновляли, а лишь навевали сон. В представлении Лёвы, рассказывали им чистейшую галиматью. Многие студенты пропускали занятия, пользуясь потом конспектами товарищей. Казалось, что только евреи делают успехи в учебе, без лишних вопросов выполняя все поставленные задания.
Вскрытия в зловонном подвале, куда Лёва приходил только из любопытства, были омерзительны, а вивисекция профессора Семенова – что это, как не издевательство над животными? И зачем так детально преподавать физику, химию и ботанику? Зачем читать скучные учебники по естествознанию, если ты решил изучать медицину? Ответами на подобные вопросы профессора себя не утруждали.
И тем не менее Лёва старался как мог. Записывался на курсы, посещал лекции, участвовал во вскрытиях и операциях. Но уже в начале весеннего семестра стал сомневаться в правильности выбора. Мысль о пятилетней учебе на врача больше не привлекала. Возможно, правильнее бросить учебу. Студенческие волнения и массовые аресты весной 1890 года усилили ощущение, что он здесь чужой. Политический радикализм не для него. Может, податься во флот и отправиться в кругосветное путешествие? Но без родительского одобрения эта мысль была утопией.
Небольшое путешествие Лёва себе, впрочем, позволил. Движимый скорее любопытством, а не религиозными исканиями, он в компании друга посетил Оптину Пустынь, знаменитый монастырь. В итоге между ним и отцом разыгралась словесная перепалка, поскольку последний не видел никакой пользы от монастырей и монашеской веры. А то, что Толстой сам посещал Оптину Пустынь трижды, к делу не относилось.
Летом Лёва отправился в самарское имение – поездом до Нижнего, волжским пароходом до Казани и конным транспортом до места назначения. Его ослабленный организм нуждался в двухнедельном курсе лечения кумысом. Потом по недавно запущенной уральской железнодорожной ветке через Уфу он добрался до небольшой станции Улу-Теляк, где работал брат матери инженер Вячеслав Берс. Здесь Лёва задержался на целый месяц, гуляя с ружьем по богатым охотничьим угодьям. В окрестных лесах было полно дичи – медведей, оленей, рысей и кабанов. И стояла оглушающая тишина. Лёва был счастлив.