– И что Акинфович? – поторопил Олег.
– Да пока ничего особенного. Стоит там. Осматривается. Вот пошел вперед… Совсем плохо стало видно… Ой!!
Матвей не успел сделать и двух шагов, как что-то – одновременно и угловатое, и круглое, похожее сразу и на ковш экскаватора и на каток асфальтоукладчиков – выскочило со страшной скоростью прямо на него, смяло, раздавило – и исчезло. Так же внезапно, как и появилось.
– Что? – резко, сухо спросил Олег.
– Похоже, на него напал кто-то. Или что-то…
– И что с ним?
– Не знаю. Лежит. Даже головы не поднимает. Вообще не шевелится…
А чего я репортаж тут веду? – вдруг подумала я. Ведь я спокойно могу пройти через экран и вытянуть оттуда пострадавшего первопроходца! Тогда и разберемся что с ним!
Я заторопилась к экрану.
И тут же суетливо вернулась обратно, едва услышав как закричал, заплакал и запричитал мой кактус. Его вопли слились в один раскаленный эмоциональный всплеск, который предупреждал, просил, уговаривал: «Туда нельзя! Тревога! Опасно для жизни! Не уходи, я не могу без тебя, не дай мне тебя потерять!…»
И почти эти же интонации прозвучали в громких, резких словах Олега:
– Елена, я прошу тебя не ходить туда. Знаю – ты можешь это сделать. Но пока я не разберусь, пожалуйста, оставайся здесь. Может быть отсюда ты сможешь помочь больше. В любом случае – дождись меня, и тогда мы обсудим план дальнейших действий!
– Ты хочешь туда пойти? – вскрикнула я. – Олежка, мальчик мой, не надо! Там опасно! Там даже Матвею сделали плохо!…
– Матвей пострадал именно потому что первым должен был идти я! – жестко произнес Олег. – Я сейчас зайду туда и попытаюсь помочь. Жди меня, ничего не предпринимая!
Я только открывала рот, как рыба, вытащенная из воды.
Я не знала что сказать и что сделать. Соображалка отказала полностью. С одной стороны, было ясно, что там, за дверью-стеной, происходило непонятное и страшное, и Матвей уже пострадал от этого. Но с другой – уверенный, злой тон Олега, который останавливал, приколачивал к месту, не давал сдвинуться. Тон злой и яростный. И непоколебимо уверенный в себе – на все сто процентов!
Олег уже сделал шаг, собираясь раствориться в стене, когда раздался поспешный голос Клементия:
– А я, князь? Мне можно с вами? Вы же говорили, что оставшиеся пройдут – значит, и я тож?…
Олег замер. Медленно повернулся. Лицо бледное. Смерил Клементия тяжелым взглядом. Отчетливо произнес:
– Вам решать. Присягу вы мне не давали. Можете оставаться здесь.
– Но как же… Почему присягу… – забормотал Клементий.
Вопросительно оглянулся на нас. А что мы могли сказать? Клементий мотнул головой, в недоумении. И вдруг решился – почти вприпрыжку бросился к Олегу:
– Да разве ж в присяге дело?… Я ж за другим шел!… Я ж сам хотел!…
– Прекрасно, – вздохнул Олег. – Но условие: слушаться меня беспрекословно! Что бы я ни приказал, выполнять мгновенно! Не хочу чтобы еще одна жизнь была на моей совести!
– Олег!… – ахнула я, поняв, что он уйдет – вот сейчас! Просто повернется и уйдет! – Олег…
– Жди! – отрывисто бросил он через плечо.
И тут же исчез, сопровождаемый серебристым позвякиванием.
Двойным. Потому что Клементий тоже исчез вслед за ним.
И сразу стало тихо. Так, что от тишины зазвенело в ушах и заломило затылок.
Они ушли…
Но почему я не вижу их на своем экране? Да и где сам экран?
Я беззвучно призвала к ответу мой кактус, и он тихонько повинился, что проявил инициативу и самолично убрал экран. Без команды. Боялся, что я как-нибудь нечаянно все-таки выпаду в него. Оступлюсь, повернусь неловко – и свалюсь туда. А это верная смерть. И мгновенная. Кактус что-то бормотал на своем, непонятном языке, но я поняла главное: через экран в то помещение хода нет. Запрет. Суровый. И даже жестокий. Смертельный.
«Но хоть покажи… – попросила я тихонько. – Я не пойду туда. Но посмотреть-то можно?…»
И экран вновь появился. На довольно значительном расстоянии – больше трех метров. Так, что бы ни упасть, ни нечаянно угодить в него я не смогла.
Изображение на его поверхности стало еще хуже. Полосы вольными волнами гуляли по экрану, дождем мельтешила рябь. И среди всего этого едва различимо проступали силуэты двоих: маленький – Олегов, побольше – Клементия.
Они склонились над Матвеем… Нет, склонился только Клементий. Олег, наоборот, гордо выпрямился. Презрительно заложил руки за спину, выпятил грудь. Смерил взглядом нечто, несущееся на них из бурлящих глубин неведомого помещения.
– Ой… – шепчу я.
Потому что на них вновь несется бешеный локомотив, сросшаяся мешанина катка-бульдозера.
– Ой… – обращаюсь я к двум неясным фигуркам. Порываясь одновременно сделать две несовместимые вещи: спрятать лицо в ладонях – и броситься к ним на выручку.
Не через экран – нет, я знаю, что там смерть! Но по жолобу-то, среди смирных бабочек, я пройти смогу! Я же вижу этот желоб! Я смогу, наверно…
Но покуда я пыталась разобраться в своих чувствах и желаниях, ситуация на экране резко переменилась. Бульдозер-каток, будто встретив какую-то преграду на своем пути, так и не докатился до гордо стоящего Олега. Катка просто не стало – он разбился, рассыпался на части. На мыльные пузыри и ватные пенные облачка. И сумрачные тени, которые плотной стеной колыхались позади него, как-то сразу сникли, отступили, впитались в серый, клубящийся фон.
Тогда и Олег быстро склонился к Матвею. Подхватил его под коленки, что-то неслышное приказал Клементию – и тот поднял безжизненное тело под мышки.
Безжизненное? Я прищурилась, вглядываясь. Нет, спир кажется на месте. Даже матвеевой головы не покинул. Значит, Акинфович жив! Сейчас, когда ребята вытащат его сюда, можно будет наконец вздохнуть спокойно…
Но Олег с Клементием сделали совершенно противоположное. Сутливо, с какой-то совершенно несолидной поспешностью, они поволокли Матвея вперед, почти переходя на бег. Прямо навстречу опасности, в гущу жутковатой пляски теней…
– Боже! – всплеснула я руками. – Да что же они делают?!
– Княгиня! – взмолился Гаврила. – Не томите – что там?
Я ошарашено оглянулась.
Поглощенная происходящим на экране, я совершенно забыла о них – Гавриле и Аркадии Викторовиче. А они, оказывается, все время стояли рядышком, напряженно вглядываясь в меня, пытаясь хотя бы по моей реакции угадать смысл происходящего.
– Да там… – провела я холодной потной ладонью по горячему лбу. – Что-то там непонятное. Они не стали раненого Матвея сюда нести, они потащили его дальше…
– Ну князь-то наш знает что делает! – пресек все мои сомнения Гаврила. – Если дальше перенес, значит так надо!
– А кто на Матвея напал-то? – подал голос Аркадий Викторович. – Зверь? Человек?
– Больше похоже на машину… Взбесившийся бульдозер… Но этого бульдозера уже нет. Разбился. Похоже, Олег его и разбил.
– А, так вот что! – обрадовался Гаврила. – Я же говорил! Князь разбил врага и пошел в наступление!
– Какое наступление?… Что за чушь? Куда они понесли Матвея? Зачем?
– Знамо дело – лечить! – авторитетно разъяснил Гаврила. – Видать, к тамошним лекарям.
– Ты еще скажи – к тамошним знахарям и ворожеям! – разозлилась я. – Откуда там лекаря? Там, похоже, и людей-то и нет! Одни взбесившиеся машины! Кто лечить будет?
– Но там же компьютер, Еленочка, – осторожно заметил Аркадий Викторович. – Может быть они его к компьютеру и понесли?
– Ага! – сердито сказала я. – Проводить компьютерную диагностику заболевания!
– И диагностику, и лечение, – благосклонно кивнул Аркадий Викторович. – Теперь, я слышал, уже и операции компьютер может делать.
– А, что с вами спорить! – взмахнула я рукой и обернулась к экрану, все еще демонстрирующему поле закончившейся битвы. Уже совершенно пустое. Мутные тени я не принимала во внимание.
Попросив кактус срочно навести резкость именно на людей, я в ответ получила виноватую информацию, что передаваемое изображение – это предел углубления в зону внутреннего контроля. Насчет контроля – не уверена, но кажется сбивчивые эмоции кактусовой речи я можно было трактовать именно так: предел зоны контроля.