— Послушай, Алек, — сказал он. — Я сейчас выйду в город. Мне надо разобраться в обстановке. Ты здесь посидишь без меня. Вечером я вернусь. Если вдруг что-нибудь будет не так, поставишь вот эту кухонную доску на подоконник. Но так, чтобы я смог ее увидеть с улицы.
Он вскочил с табурета с полным ртом.
— Ну, нет! Я никуда вас не выпущу. У меня приказ передать вас людям Сохи. И пока вас не заберут, вы не двинетесь с места.
Станислав не ожидал такого внезапного сопротивления.
— В чем дело? Разве я все еще в плену?
— А кто говорит, что вы в плену? Просто я отвечаю за вашу голову. Хмурый сказал, что если с вами что-нибудь случится, прежде чем я передам вас Сохе, то он подвесит меня… вам не надо объяснять за какое место.
— Так ты меня уже передал. Этому типу из этой квартиры…
— Он не в счет, — сказал подхорунжий, проглотив последний кусок. — Мне должен дать расписку поручик «Груда». Пока я ее не получу, вы будете сидеть здесь. У вас все равно нет взрывчатки. Не отправитесь же вы на этот аэродром, имея при себе только коробок спичек? — Алек закашлялся.
— Я не собираюсь идти ни на какой аэродром. Я уже сказал, что должен разобраться в обстановке. А ты ложись в постель. Накройся потеплее и согрейся. Это тебе пойдет на пользу.
Алек ответил, что ему уже ничего не поможет — он ведь говорил об этом, — в том числе и теплая постель. Стоит ему только пропотеть, как кашель усиливается еще больше. К тому же он запер двери, ключи хранит при себе и не собирается отдавать. Чертов сосунок! Станислав дал ему честное слово, что вечером вернется. Подхорунжий снова зашелся кашлем.
— Что я буду делать с вашим честным словом, если вас сцапают на улице? Лучше уж вам никуда не выходить.
Станислав разозлился. Какова птичка! Он пригрозил, что поломает Алеку все кости, если тот немедленно не отдаст ему ключи. Эти слова не произвели ни малейшего впечатления. Подхорунжий отступил за кухонный стол, приготовившись защищаться. Приказ есть приказ, и Станиславу, поручику Стаху, должно быть это хорошо известно. Он не знал, что ему на это ответить.
Выглянул через кухонное окно. Со второго этажа были видны захламленный двор, грязные окна соседнего дома, справа — каменная стена, усыпанная сверху осколками разбитых бутылок, а чуть пониже подоконника — покрытая толем крыша дровяного сарая. С нее без труда можно соскочить на землю. Взять да прыгнуть средь белого дня. А если кто-нибудь увидит? Пожалуй, не стоит привлекать к себе внимание. Станислав отошел от окна, подошел к Алеку и схватил его за лацканы пиджака. Обшарил карманы. Ничего. Чертенок! Спрятал, наверное, за голенище сапога. Он тряхнул его изо всей силы.
Алек смотрел на него с издевкой в глазах.
— Что, будете бить? Туберкулезника станете бить? — Алек захлебнулся неестественно-притворным кашлем. Паясничал, прохвост. — Хорошо, если хотите, пойдемте вместе. Я буду идти за вами на расстоянии ста шагов. Вы впереди, а я сзади — как заземление. С заземлением всегда надежнее.
Станислав отпустил его.
— Сыночек, у тебя же нет никаких документов. Разве можно мне с гирей у ноги ходить по городу. В этом мундире я в большей безопасности, чем ты.
Эти доводы подействовали. Как Станислав и предполагал — ключи он спрятал в сапог. Сев на табурет, Алек стянул сапог и вытряхнул их на пол.
— А вы правда вернетесь?
— Я дал тебе честное слово. В конце концов куда я могу деться?
Станислав вышел. Ему показалось, что на улицах стало несколько спокойнее. Штурмовые отряды отправились в леса, и на улицах начали появляться прохожие. Бесцветные лица то ли горожан, то ли крестьян, тарахтят повозки по булыжной мостовой, дети играют в «орлянку» на тротуарах возле одноэтажных домиков и уже вытягиваются у магазинов очереди за хлебом по карточкам. На базаре громкоговоритель, прикрепленный к уличному фонарю, передавал сводку Верховного Главного командования вермахта. Никаких перемен. Линия фронта проходила по Висле. Обе стороны ведут бои местного значения, обмениваются артиллерийским огнем. На Западном фронте немецкая армия укрепляет позиции в Арденнах. Лондон обстреливают ФАУ-2, а над Германией сбивают «летающие крепости». Как обычно, в таком количестве, что могли возникнуть сомнения, не превышает ли число сбитых самолетов весь военно-воздушный флот союзников.
А в остальном — обычная суета небольшого тылового городка. Много, однако, и немецких солдат. Большие здания в городе заняты под военные госпитали, и доставленные с фронта, слегка подлечившиеся раненые, обмотанные бинтами, толпами бродили по узким улочкам. На вокзале беспрерывное движение. Выписанные из госпиталей уезжали в Германию, получив на несколько дней отпуск. Отправиться бы вместе с ними. Но сначала надо получить назад радиостанцию. Взрывчатку можно оставить здесь. Сбросят еще, если он попросит. Но без передатчика он как немой. Если бы не это обстоятельство, ничто больше не удерживало бы его в этом городке. Станислав выпил в буфете пива и вышел на перрон. Там полно было солдат, ожидавших поезда. Большей частью из местного лазарета. Они стояли группками, возбужденно переговариваясь. Станислав подошел к одной из таких групп и включился в разговор. Настроение у солдат довольно невеселое. Ехали к своим семьям и опасались, что не найдут многих в-живых. Особенно, кто был из промышленных округов. Сводки о непрерывных бомбежках вселяли в их души глубокое беспокойство. Назывались города, подвергаемые бомбардировкам: Любек, Дрезден, Кассель… Кто-то заметил, что просто не знает, к кому ехать, месяц назад получил известие, что вся его семья погибла под развалинами дома. Решил навестить тетку, которая написала ему об этом в письме. И сам еще не знает, ехать ли туда, где все его близкие погребены. Ему советовали не делать этого. Неожиданно из толпы, запрудившей перрон, раздался радостный возглас: