— Алек!
Он хотел приказать ему, чтобы тот сделал то, что он уже сам не в состоянии был сделать, но в этот момент Алек скатился с крыши возле него, ударившись о землю всей тяжестью своего тела. В голове Станислава промелькнула мысль, что он никогда ему этого не простит, Алек ведь должен был охранять его до конца. Ну, и аковец… Допустил, чтобы произошло самое страшное: он живьем попадает в руки жандармов.
В этот момент из ворот во двор вбежал отряд немецких солдат. К Станиславу приблизился какой-то офицер и выдернул из его одеревеневших пальцев пистолет.
— Bist du Altenberg?[44] Немец-изменник?
Станислав едва понимал, что ему говорят. Он покачал головой.
— Я не немец и не изменник. Передайте это моей матери!
— Was hat er gesagt?[45] — спросил второй офицер, подошедший сзади.
— Ich weiß es nicht[46], — ответил первый. — Он говорит по-польски.
Перевод Л. Волгина.
ПОБЕДИТЕЛИ И ПОБЕЖДЕННЫЕ ЯНУША КРАСИНСКОГО
В нашей стране Януша Красинского знают как кинодраматурга, одного из авторов сценария советско-польского художественного фильма «Помни имя свое», тепло принятого зрителями. Между этой его работой и новым романом — «Сын Валленрода», — который издательство представляет советскому читателю, есть прямая внутренняя связь. Оба произведения обращены к людям, чьи судьбы обожгла и причудливо переплела война. И это не случайное совпадение. В крупных прозаических работах писателя и многих новеллах, в лучших его пьесах и очерках отчетливо просматривается антивоенная, антифашистская направленность.
Особенно ярко она прослеживается в повести Януша Красинского «Тележка» (1966), запечатлевшей трагедию многонациональной колонны узников фашистского концлагеря, которую эсэсовцы угоняют на запад в последние дни войны. Это какое-то апокалипсическое шествие теней на резко контрастном фоне буйного, весеннего расцвета природы. Больных и отстающих добивает охрана, колонну обстреливают и бомбят с воздуха американские летчики. А безымянный юноша по кличке «Польский» все тащит и тащит в полубезумной от голода толпе тележку с продуктами для конвоиров и сторожевых собак. Один за другим гибнут его напарники по каторжной упряжке — представители разных народов Европы. Он же, словно заговоренный от эсэсовских и американских пуль, продолжает свой крестный путь. Очевидно, ему суждено выжить и рассказать о товарищах, погибших в преддверии великой победы…
Еще до выхода книги, в журнальном варианте, повесть «Тележка» была признана заметным явлением в польской литературе, которая, как известно, не испытывала недостатка в художественных и документальных произведениях о гитлеровских зверствах. Дело заключалось не только в смелом для молодого прозаика отказе от преобладавших тогда трактовок лагерной тематики, как в духе любования моральными потерями, которыми якобы неизбежно расплачиваются те, кому посчастливилось выжить, так и от исповедуемой католическими авторами теории «имманентного зла». В книгу о прошлом Януш Красинский сумел ввести непреходящую актуальность — тревогу за будущее. Вспомним хотя бы описание варварской расправы авиации США с колонной смертников. На фоне международных событий, каждодневно разоблачающих агрессивную, гегемонистскую сущность американского империализма, эта сцена представлялась глубоко символичной, ибо напоминала о том, как новые претенденты на мировое господство принимали эстафету черных дел от претендентов обанкротившихся.
Такие сцены не пишутся понаслышке. И действительно, за многими страницами произведений Януша Красинского эстетически переосмысленные частицы его биографии, жизненного пути человека, рано познавшего подполье, бои, плен и фашистские концлагеря. Внеавтобиографичен, по признанию самого писателя, лишь роман «Сын Валленрода». В одном из интервью он прямо указывает на огромную дистанцию, отделяющую его личный опыт от опыта главного героя книги, представителя польского национального меньшинства третьего рейха. Впрочем, вспоминая в другом выступлении историю создания этого образа, связанную с кропотливым изучением всевозможных документальных материалов о злоключениях поляков из Верхней Силезии, которая после первой мировой войны была отторгнута от Польши, романист подчеркивал, что Станислав Альтенберг вскоре зажил в рукописи самостоятельной жизнью. А в подобных случаях, добавим мы, по законам художественного творчества, кроме почерпнутых где-то знаний о предмете изображения, зачастую независимо от художника, оказываются задействованными и запасники его памяти сердца. Думается, именно в результате органического сочетания двух начал — документального и личностного — возник полнокровный, убедительный образ. Тем более что Станислав Альтенберг и Януш Красинский были современниками и у них был общий враг.