Сидевшая напротив худенькая женщина в таком же как и скатерть цветастом переднике с умилением смотрела на мужичка. Странную трапезу освещали свечи, воткнутые в тяжелый подсвечник под старину.
Трое молодых людей и двое за столом уставились друг на друга.
– Доброго вам здоровья, – нарушил молчание Егор.
– И вам того же, – кивнула повариха. – Ты не волнуйся, Ефимыч, обратилась она к мужичку. Сейчас они уйдут. Кашка-то нравится?
– Хороша кашка, – мужичок беспокойно поерзал, глядя на людей, но снова потянулся к солонке, высыпав большую щепотку в дымящийся половник.
– А вам чего надобно? – недружелюбно спросила повариха. – Огоньку я дала. А теперь, милая, она обращалась уже конкретно к Лизе, гостя и мужа наверх веди. Про то, что здесь видала – позабудь, – и Вера Павловна повелительно улыбнулась.
– Колдунья? – Егор нахмурился. – Не лучшее ты место выбрала для жилья. Я друзей в обиду не дам, – он поднял руку, собираясь произнести что-то еще.
– Да не горячись, родной, – мужичок за столом со вздохом отложил половник с кашей. – Молода она исчо, да неопытна. Без родни рано осталась вот и не признала своего. Ты тоже хорош, – он укоризненно цокнул языком, – ведьму от колдуньи отличить не можешь. А, вроде, знающий…
– Да как тут отличишь, когда на ней заклинаний десять понакручено! – Егор опустил руку и отступил назад, всматриваясь в худенькую тетку. – Меня Егор зовут, – после секундного замешательства сказал он и протянул раскрытую руку, демонстрируя дружелюбие.
– Вера Павловна, – сердито сказала женщина и, соскользнув с табуретки, сделала шаг вперед, оказавшись прямо перед парнем.
– Угу, Павловна она, – кивнул Ефимыч, подтверждая слова поварихи, и снова взялся за половник.
– Если вы ведьма, уважаемая Вера Павловна, то, во-первых, почему бы вам не познакомить меня с вашим домовым. А, во-вторых, неужели вы не чувствуется что с домом творится?
– Это Петр Ефимыч, – ведьма пожала руку Егора. – Не скажу, что мне приятно познакомиться. Жили мы тут без вас спокойно. А как гости появляются, вечно жди неприятностей.
Прохладные пальцы поварихи встретились с рукой Егора, и он застыл пораженный.
– Так что с нашим домом? Эй, может отпустишь мою руку, ведьмак? – тетка тщетно пыталась освободить пальцы из широкой ладони.
– Простите, – Егор покраснел так, что это было заметно даже в тусклом свете свечей, и отпустил руку.
– Неуклюжий какой, – повариха подула на пальцы и поправила седой локон, выбившийся из высокой старомодной прически. Потом расстегнула верхнюю пуговицу мешковатой кофты, вытаскивая на свет странный кулон в виде глаза.
– Так что с домом? – повторила она вопрос.
– Беда милая, чую беда, – вздохнул домовой, который воспользовался моментом, чтобы доесть кашу. Он отложил поварешку и тяжело вздохнул, глядя на пустую кастрюлю. – Задохлики эти видать опять прорвались. Верно говорю?
– Почему? – повариха повернулась к дядьке. – Мы же все ходы-выходы закрыли, как ты говорил.
– Мы-то закрыли, – кивнул дядька, – да вот кому-то видать неймется. Все в чужой дом пролезть норовит и все рушит, – неожиданно ловко спрыгнув с высокой для него табуретки Петр Ефимович выволок за ухо из под стола мальчишку лет десяти.
– Я только кашки хотел чуток.
Оголодал ведь совсем.
Похудел до порток, – заплакал ребенок.
– Еще один, – выдохнул Илья, глядя за разворачивающимся спектаклем. – И какого хрена я плачу за охрану, когда у меня в доме проходной двор?
– Немедленно отпустите ребенка! – вмешалась Лиза.
– Какого ребенка? – хором спросили Петр Ефимович, Вера Павловна и Егор.
Парнишка воспользовался моментом и вывернулся из рук домового. Бросившись к Лизе, он спрятался за ее юбкой.
– Ага, поймали?! – он уже показывал язык поварихе, корча забавные мордахи из-за хозяйкиной спины.
– Вот ведь ирод, – Петр Ефимыч показал ему кулак.
– Как вам не стыдно обижать голодного мальчика! – возмутилась Лиза. – У нас, что каши в доме нет?
– Да какого мальчика?! – Егор за шиворот вытащил нового знакомого и поставил его ближе к свечам.
Перед ними оказался юноша лет двадцати с пробивающимся над верхней губой пшеничными усиками. Вот только был он ростом с ребенка. Да и одет странно: в спортивные штаны, ветряк, разрисованный диснеевскими героями и лапти.
– Ты чубасей привел? – уточнил Егор, игнорируя попытки парнишки вырваться из рук.
– Да что ж Федя.
Съел медведя,
Чтоб чубасям дорогу
Открыть к родному порогу, – ответил человечек.
– А нормально говорить можешь? – Егор тряхнул парня.
– Хватит уже трясти.
Лучше меня отпусти, – почти пропел новый знакомый.
– Да отпусти его балаболку, – вздохнул Петр Ефимыч. – Толку от него все равно не будет. Двести лет знаю, двести лет дурака валяет. Это мой внучатый племянник. Без дома остался, когда все посносили. Хотел Федьку в сторожке поселить, а он все сюда ломится, да проказничает.
– Дурака валяю.
А дыры закрываю, – парировал Федор.
А в вашей сторожке.
из еды только дохлые кошки.
– Почему кошки? – удивилась Лиза.
– Почему-почему – для рифмы, – пояснил Федор. – А еще я вам скажу… – но рифмоплет не успел закончить очередную фразу, поскольку невозмутимо сидевший на плече у Лизы перепел, взлетев, приземлился младшему домовому на голову и пару раз тюкнул его клювом в затылок.
– Кышь, злая птица, – вскрикнул Федя и замахал руками. – Никто не понимает настоящего поэта, – сказал он уже вполне обычным голосом.
– Как она тебя подлечила! – восхитился Ефимыч. – Знал бы давно такую в хозяйстве завел.
– Какие дыры ты закрыл? – поинтересовался Егор.
– Так вокруг дома, когда от сторожки сюда пробирался, – пояснил Федор, с опаской глядя на перепела, вернувшегося на плечо хозяйки и снова невозмутимо чистящего перышки.
– И много закрыл? – уточнил ведьмак.
– Штук пять, что по дороге попались. Я ж сюда торопился. Как почуял, что кашкой пахнет, сразу обувку натянул – и к кухне рванул, – Федор покосился на птицу. Перепел, услышав новую рифму, перестал чистить перья и внимательно приглядывался к домовому.
– Сатрапы вы, из-за вас на горло собственной песне наступаю, – слезливо сказал парнишка.
– Слышь, Федька, прекращай дурью маяться, – осадил его Ефимыч. – Дело серьезное.
Перепел запищал, подтверждая слова дядьки.
– Охо-хо-нюшки, – молодой домовой взлохматил и без того растрепанные волосы. – Значит так, как запахло кашкой, я по сторожке сразу забегал. Заскучал, значит. Думаю, а вдруг дядька-то обо мне забудет и кашки не оставит. И решился быстро по дорожке прибежать. Бегу и вдруг падаю куда-то. Там сначала цветное все, яркое и кашкой даже пахнет. А потом муть одна серая. Ну, я сразу смекнул – дыра это для несмышленышей на желанья падких. Достал нитку с иголкой. Пару раз махнул и залатал. Потом еще в одну попал и еще. На четвертой дыре нитки мои закончились. Тогда пришлось булавки от подола отстегивать. Потом и до кухни добрался. А тут ты, да за ухо сразу! – он покосился на дядьку. – И говоришь, будто я защиту рушу. А я наоборот… А ты кашку под шумок и доел всю. А я… – домовенок от расстройства шмыгнул носом, явно сдерживая подступившие слезы.
– Никто твою кашку не съел, – Вера Павловна щелкнула пальцами и крутобокая кастрюля, сорвавшись с плиты, плавно приземлилась у ног расстроенного домового.
– Кашка, любимая, – Федор снял крышку и обнял руками еще теплую кастрюлю.
– Ложку возьми и соль, – ласково сказала повариха и еще одна поварешка приземлилась прямо в кашу.
– Нитками да булавкой дыры в подпространство зашил?! – восхитился Егор. – Да у нас тут настоящий спецназ подбирается. Вы ведь тоже дыры латать умеете? – спросил он у Ефимыча скорее для порядка.
– Спрашиваешь, – хмыкнул дядька. – Да коли б не я да Вера, этот поселок давно в тартарары бы рухнул. Здесь лет десять назад гадалка одна поселилась. Все гадала, да гадала. Глупые людишки к ней ехали. Деньги да горе свое везли. Лет через пять у нее в доме столько горя скопилось, что и золото собранное стало не в радость. Тем более, что домового своего она сразу по приезду выпроводила, дура безграмотная. В общем, нашла она где-то книгу и решила все горе в другой мир перекинуть. Дыру сделала, а ее туда саму и затянуло. Местные домовые тоже не сразу спохватились. Тут ведь поселок как раз рушить начали. Машины всякие здоровые понаехали: там сносют, здесь копают, – мужичок махнул рукой. – Федьку моего чуть под домом не похоронили. Ему крышу ломают, а он вирши сочиняет. Еле успел вытащить.