Не успел он закончить, как Сагур и с ним еще семь человек выступили вперед и с радостным шумом соединились со своими. Те же, что остались, нерешительно топтались на месте, не зная, как поступить.
Через несколько минут вышли еще пять человек, а еще минуту спустя… Гоно!
— Ты?! — разом воскликнули Сагур, Барас и еще некоторые.
Гоно горделиво выпрямился, стукнул себя кулаком в грудь:
— Да, я! Вас это удивляет? Значит, вы не знаете Гоно! Меня недавно упрекнули, что я чужой, не сын своего народа. Так вот смотрите все: Гоно не такой, как вы о нем думаете!
— Знаешь ли ты, что идешь на смерть? — спросил Салул.
— Знаю! Я рискую не больше вас всех. А терять мне, кроме собачьей жизни, нечего.
Эти взволнованные слова произвели впечатление даже на Сагура.
«Кто знает, — подумал он, — может быть, из него и выйдет хороший товарищ? Бывают такие великие минуты, когда человек становится иным. А сейчас и есть такая минута…»
Теперь с голландцами осталось только девять верных им туземцев. Видно было, что чувствовали они себя не очень хорошо: жались в уголок, виновато прятали глаза.
На корабле готовились к высадке белых. «Саардам» подошел к Кракатау. Начали грузить лодки. Вот уже стали спускать их.
И в этот момент еще один человек обратился к Салулу:
— И я с вами!
Крик удивления с одной стороны и возмущения с другой вырвался одновременно из всех ста двадцати грудей:
— Гейс?! Боже! Какой позор! — зашумели голландцы.
— Белый механик? Не ошибка ли это, не обман ли? — вторили им яванцы.
Салул подошел к голландцу, обнял его, расцеловал и, обращаясь к своим, сказал:
— Товарищи! Я знаю этого человека: хоть он и белый, но наш, а значит, друг всех угнетенных. Мы здесь таких никогда не видели, а в далекой Европе их много. Есть даже могучее государство, где живет много миллионов наших белых братьев.
— Ленин! Совет! Россия! — со всех сторон закричали малайцы.
— Правильно! — засмеялся Салул, а Гейс на ломаном малайском языке добавил:
— Есть и голландцы, много есть!
— Да здравствуют наши друзья! — загремели голоса.
Еще будучи в Голландии, рабочим, Гейс сочувствовал коммунистам. Однако позднее, попав на Яву, он неожиданно для себя сам стал «господином»: ведь среди голландцев на Яве нет ни одного простого человека, все только господа! На каждом шагу Гейс невольно чувствовал превосходство над туземцами и потому постепенно начал успокаиваться, забывать о своих прежних взглядах.
К малайцам он относился хорошо, никого из них никогда не обманывал, и даже старался, чем мог, помогать, а это успокаивало его совесть. Порой ему казалось, что в этой стране, где не нужно ни топлива, ни одежды и где природа столь богата, людям живется лучше, чем рабочим в Голландии. Лишь знакомство с Салулом, с которым он незаметно для себя подружился, открыло Гейсу глаза на настоящее положение угнетенных малайцев и разбудило в нем прежний революционный дух. А неожиданное восстание на «Саардаме» заставило принять окончательное решение.
Сколько радости, гордости и уверенности придало это решение темнокожим повстанцам! Подумать только: голландец, белый, — и перешел на их сторону! Никогда еще не случалось ничего подобного!
Нагруженные людьми и снаряжением, лодки отвалили от борта корабля и направились к Кракатау. С большим трудом удалось найти там более-менее подходящее место для высадки пленных. И белая команда «Саардама» осталась на голой, мертвой скале…
Час спустя над судном поднялся черный дым, надулись паруса, и «Саардам» покинул стоянку.
К восходу солнца он как бы растворился в просторах Индийского океана…
Несколько дней спустя состоялся тайный суд над командой «Саардама».
Капитан и лейтенант Брэнд были уволены с флота за неспособность и допущенную халатность.
Нижних чинов из голландцев разослали по разным судам на самую тяжелую работу.
Девять туземцев, оставшихся верными белым, расстреляли за измену…
Заодно с ними расстреляли и несколько десятков рыбаков, живших по соседству с тем местом, где был захвачен корабль.
Только мичман ван Хорк, как выдающийся герой, получил повышение по службе…
Чтобы замять это неприятное для голландского правительства событие, в газетах появилось следующее официальное сообщение:
«В ночь на 16 февраля в Зондском проливе налетело на камень военное судно «Саардам», направлявшееся в Батавию. Судно затонуло, большая часть команды спаслась».
II. УВАЖАЕМЫЙ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ УВАЖАЕМОЙ ФИРМЫ ВАН БРОМ И К0 В АМСТЕРДАМЕ
Мингер ван Дэкер и мингер Пип. — Старательная шляпа. — Батавия. — Митинг на рынке. — Проклятый череп и святая фига. — Палка о двух концах
Чуть светало, когда корабль «Глёрия» из Сингапура подходил к гавани Приорк. Пассажиры засуетились, начали готовиться к высадке. И кого тут только не было! Сухопарый чванливый англичанин, не менее важный араб в чалме, шустрый француз, сморщенный китаец, задумчивый индус, красивый малаец и много других людей. Было и несколько голландских семей, возвращавшихся из отпуска.
Поездка в Голландию занимает примерно месяц да столько же — обратный путь. Поэтому служащие получают отпуск в метрополию на целый год, но зато один раз в десять лет. Впрочем, многие голландцы не пользуются отпуском и живут в колониях по двадцать — тридцать лет.
Корабль был уже недалеко от окутанного утренним сумраком берега, чуть приподнимавшегося над водой. Далеко на горизонте вырисовывались два вулкана — Салака и Гедэ.
— Неужели это Ява? — удивился один из пассажиров, как видно, впервые посетивший здешние места.
— А как же? — ответили бывалые. — Остров Ява.
— Странно… Я надеялся увидеть горы, пальмы, красивый город. А тут — одни болота.
— О, это пока лишь гавань Приорк. Сама Батавия в десяти километрах отсюда.
Пассажир взял бинокль и стал рассматривать берег. Наблюдения, как видно, не удовлетворили его, и он так скептически поморщился, что стоявший рядом господин поспешил успокоить:
— Не тужите, все будет: и пальмы, и лихорадка, и жара… Все, что и должно быть по закону.
— А тигры и носороги? — полюбопытствовал первый пассажир.
— Их вам бояться нечего.
— Извините, я не боюсь, а наоборот, очень хочу встретиться с ними! — важно ответил первый пассажир.
Господин удивленно посмотрел на него, подумав: «Вот ты какой!» А пассажир и в самом деле был не совсем обычным человеком. Звали его Пип. Он имел какой-то странный, линялый вид, — длинный, худой, бледный, с голубыми глазами и совершенно светлыми волосами. Было ему лет тридцать. Казалось, что весь свой век он просидел где-то в подвале, а теперь впервые выбрался на солнце. Внешне очень спокойный, Пип был одет так, точно ему вот-вот угрожают тигры и носороги: кинжал, револьвер, а рядом среди вещей еще и ружье в чехле.
— Вы что, охотник? — спросил господин.
— Не совсем, но еду главным образом ради этого.
— Ну, так вам долго придется искать здесь диких зверей.
— Почему же? — Тут столько народу, что звери остались лишь в самых глухих уголках.
— Жаль! Чего же ради забираться в такие страны? Но я все равно найду их!
— Желаю успеха.
Тем временем пароход подошел к каменистому побережью, где виднелись огромные пакгаузы-склады. За ними теснилось множество маленьких ресторанчиков, в которых жизнь не замирала ни днем, ни ночью. Рядом была и станция железной дороги.
Как только на берег были спущены сходни, по ним на борт судна ринулась целая орава полуголых, бурых и желтых людей. Они кричали на всех языках, толкали друг друга, наперебой предлагали свои услуги:
— Отель «Ява»! Отель «Нидерланды»! Наилучший! Наиудобнейший! Туан, туан![5] Я поднесу! — и почти насильно вырывали багаж из рук пассажиров. Тем, кого встречали родные или знакомые, кто приехал сюда на определенное место, это не мешало. А новички чувствовали себя среди этого шума и гама совершенно беспомощными. В том числе и мингер[6] Пип завертелся, как в водовороте, и пропал из вида.