— Твой сын, — прошептал Чандрагупта и дрожащей рукой провёл сверху вниз по полотну, покрытому яркими красками, ничуть не выцветшими за столько лет. — Нет, наш сын, как бы странно это ни звучало… сейчас отомстил за тебя. Я ждал этого и, наверное, желал. Завтра я покину дворец, чтобы закончить свои дни в лесу, как некогда махарадж Панду. Теперь твоя душа может найти покой. Дождись меня, чтобы отомстить моей душе, когда мы встретимся. Ты имеешь право. А я приду к тебе совсем скоро…
Он снова надавил ладонью на кусок дерева. Ниша закрылась. С этого мгновения второй уцелевший портрет императора Дхана Нанда, сохранившийся в Магадхе, навеки остался замурованным внутри стены дворца.
Чанакья сразу почуял: что-то не так, стоило Чандрагупте войти в сабху и усесться на трон. Двадцать один год тому назад они вместе отрабатывали вот это светлое, доброжелательное выражение лица перед куском отполированного серебра, когда юный принц Пиппаливана «освободил» Паталипутру от тирана Дхана Нанда и явил себя народу Магадхи как новый император. По указанию ачарьи Чандрагупте следовало забывать все горести и боль, выходя к народу, и изображать мягкую, тёплую улыбку, покоряющую сердца. Юноша уже тогда справился с задачей да и сейчас, став старше, выглядел именно так, как и полагается истинному царю: возвышенным, непоколебимым, добрым, смелым и мудрым. Но у Чанакьи при одном взгляде на него в груди всё сжалось. Вишнугупта искренне не понимал, в чём дело, но он готов был поклясться, что его ученик сейчас отнюдь не счастлив и не блажен, а взвинчен и готов бросаться на стены.
Страшнее и непонятнее всего было то, что видимого повода для волнения не наблюдалось. К моменту возвращения царя Ракшас успел утихомирить возмущённых гостей, предложив каждому по роскошному сиденью, украшенному золотом и рубинами, и выпустив прелестных юных танцовщиц для услаждения взоров высочайших особ. Он также догадался отдать приказ капнуть в ароматные прохладительные напитки немного бханга, чтобы сердца царей-союзников умягчились и возвеселились. У Чандрагупты нет причин беспокоиться… Хотя…
Чанакья внезапно осознал тот факт, что Биндусары до сих пор нет. Да что творится с этим принцем?! Пусть он до сего дня не подчинялся Чанакье, но он всегда беспрекословно слушался отца. Теперь, выходит, и отец ему не указ? А мальчишке всего двадцать. Чего ждать дальше? Похоже, Чандрагупта своей безмерной любовью избаловал наследника. Пока не стало слишком поздно, стоит посоветовать царю принять меры. Поднявшись с места, но стараясь не привлекать к своим передвижениям лишнего внимания, Чанакья переместился к трону и склонился к Чандрагупте всего с одним вопросом:
— Где он?
— Придёт, — услышал первый министр в ответ, и снова ему показалось, что за внешним спокойствием императора скрывается буря эмоций.
— Давно пора вести гостей в трапезную. О чём твой сын думает?! Он хоть объяснил, почему до сих пор не вышел?
— У него возникли срочные дела.
— Какие могут быть дела у того, кто освобождён сегодня от всех дел? — возмутился Чанакья.
— И всё же у моего сына было одно дело. Он его завершил и скоро появится здесь.
— Надеюсь, — Чанакья ещё раз внимательно посмотрел на своего ученика. — А с тобой что происходит?
— Ничего.
— За сто йоджан чую ложь. Мне-то хоть не лги, Чандра! — внезапно ачарья осёкся и настороженным взглядом обежал зал. — Куда делся Ракшас? Только что он был здесь. Я не заметил, когда он вышел.
— Не имеет значения, — Чандрагупта был на удивление спокоен. — Его присутствие не важно.
— Ещё как важно! — не успокаивался Чанакья. — Мои шпионы донесли, что перед тем, как царевич Биндусара заперся в покоях, он уходил куда-то вместе с Картикеей! Никто из моих людей не сумел понять, зачем и куда Ракшас уводил твоего сына. Они оба отсутствовали довольно долго. И вот опять советника тут нет. Меня это беспокоит.
— Сядьте и не переживайте, ачарья. Всё уладится, — император и бровью не шевельнул.
— Ты слишком беспечен, — упрекнул его Чанакья. — Неужели не чувствуешь…
— … заговор? — Чандрагупта невесело усмехнулся. — Возможно. Но даже если такое и случится, это возмездие, заслуженное нами.
Чанакья обеспокоенно взглянул на императора. Затем жестом подозвал одну из служанок, разносивших по залу напитки. Девушка приблизилась к первому министру и поклонилась, предлагая тому поднос. Взяв один из бокалов, Чанакья стряхнул в питьё несколько крупинок серого порошка из своего перстня и подал Чандрагупте.
— Держи. Если тебя кто-то попытается отравить сегодня, подобное не удастся. Противоядие в напитке. Сделай хотя бы несколько глотков. Это спасёт тебе жизнь.
Чандрагупта молча оттолкнул питьё, едва не расплескав. Чанакья подобрался, и в глазах его мелькнул недобрый огонёк.
— Собрался умереть? — сурово спросил гуру у своего ученика.
— Нет, я желаю хоть раз взглянуть на мир глазами, не затуманенными ядом.
— Ты в чём-то меня подозреваешь? — оскорбился Чанакья.
— Не подозреваю, а уверен. С некоторых пор я догадывался, что ваши противоядия и есть настоящая отрава, но у меня не было доказательств. Сегодня я убедился окончательно: именно вы, а не какие-то там тайные враги, травили меня все эти годы. Ваши напитки и еда, пропитанные особыми ядами, заставляли меня подчиняться вам. То же самое некогда вы сделали с махарани Тарини, но в итоге ей повезло: она вышла из-под контроля.
Чанакья застыл с непередаваемым выражением лица. В его глазах ужас смешался с внезапным осознанием истины.
— Тарини, — пробормотал он, наваливаясь всем телом на свой посох. — Так вот что меня обеспокоило, когда я увидел здесь ачарью Нагендру! Значит, и Тарини пришла с ним, и она встретилась с тобой… или с Биндусарой?!
— С Биндусарой.
— Она рассказала ему всё?
— Да.
Этого короткого признания оказалось достаточно. Чанакья торопливо метнулся к выходу из сабхи, но был вынужден остановиться на полпути. Ему навстречу шёл одетый в роскошные пурпурные с золотом одеяния Биндусара.
Музыка смолкла. Танцовщицы расступились, пропуская царевича к престолу. Союзные цари поднялись с мест, готовясь приветствовать именинника, а Чандрагупта сошёл с трона и раскрыл объятия:
— Добро пожаловать, сын! — промолвил он, и никто из присутствующих ни на мгновение не заподозрил бы в императоре таких чувств как печаль или отчаяние.
На глазах у всех любящий отец радостно встречал своего наследника. Кипя гневом и нетерпением, Чанакья вынужден был отложить свой уход и остаться на месте. Подозвать шпиона незаметно и отдать ему распоряжение тоже не вышло бы. Все глаза были направлены на него, Биндусару и Чандрагупту. Каутилья страдал, подозревая, что именно сейчас каждое мгновение работает против него. Ловушка, которой он так долго избегал, захлопнулась.
Небрежно и холодно приобняв отца, Биндусара быстро отстранился и, подняв руку вверх, поприветствовал собравшихся, поблагодарив их за то, что они пришли, и извинившись за своё опоздание. Сабха огласилась громкими криками и прославлениями наследного принца и императора. Взмахнув рукой, Чандрагупта заставил шум смолкнуть.
— Прежде чем приступить к церемонии поздравления, — неожиданно заговорил он, — я хочу сделать важное заявление…
Зал погрузился в тишину. Чанакья со страхом смотрел на своего ученика, словно умоляя того замолчать, однако император и не думал смотреть на ачарью.
— Случилось так, что некоторое время тому назад уважаемый ачарья Бхадрабаху, прежде чем покинуть Паталипутру с учениками и уйти в Шраванабелаголу, истолковал тревожный сон, приснившийся мне. Из его толкования следовало, что Магадху ждут двенадцать лет неурожаев и голода, если ныне царствующий император Чандрагупта Маурья не примет суровую аскезу и не удалится в чужие земли. Я долго колебался, не говоря об этом никому. Мне трудно было оставить своё царство и любимого сына, однако сегодня сердце моё окрепло. Ничто не может быть выше блага страны, никакие личные чувства! Поэтому я подписал документ об отречении и отдал его принцу Биндусаре. Я оставляю Магадху своему законному наследнику, а сам ухожу следом за ачарьей Бхадрабаху в Карнатаку, где погружусь в суровую аскезу. Коронация ювраджа будет проведена первым министром Чанакьей и советником Ракшасом, а я завтра же без промедления покину Паталипутру, оставив вам нового императора — Биндусару Маурью. Прошу сегодня чествовать его не только как моего сына и именинника, но и как следующего правителя Магадхи.